И все вместе — да, я о Викторе Денисове, а не об улицах Рангуна — все вместе. охотник? Шериф из штата типа Аризоны?
В любом случае, не тот человек, на лице которого при слове «Могок» можно ожидать даже намека на страх. Так, чуть дернувшаяся щека.
Да и я, услышав его слова, не то чтобы ощутил холод живота кобры, пробирающейся за воротник. В Могоке, в конце концов, военные так и кишат. И не пускают туда иностранцев.
— Я там вообще, как ни странно, не был, — подтвердил мои мысли Виктор. — Ни разу.
Исключения однако всегда случаются. Киру подговорил на эту бешеную поездку очень крупный рангунский ювелир, а они по определению должны быть знакомы с ключевыми военными, причастными к рубиновым приискам, самым знаменитым во всем мире. Они вообще-то могут выдать разрешение на визит.
— Но это даже на хорошей машине… — поморщился я.
— Шесть часов, — сказал Виктор.
Я поднял бровь.
— От Мандалая, — уточнил он. — Но что вы думаете — у такого ювелира, как в нашем случае, нет маленького частного самолета? Страна-то у нас, может, и африканская по уровню развития, но кто сказал, что по Африке не летают самолеты? Вот она туда с этим своим клиентом и полетела.
— Бирманцы, — начал мне объяснять Виктор, — великие мастера многоходовых интриг.
И когда с Кирой случилась после Могока та самая история, Виктор не стал сразу ломиться в двери тюрьмы, он пошел по знакомым, хоть как-то причастным к ювелирным делам. И начал терпеливо выяснять, что за человек повез нашу девушку в край, где по утрам лежат сырые туманы, из них выплывают нагромождения ржавых жестяных крыш, а внизу, на середине мелкой реки цвета кофейного топаза, стоят отчаявшиеся личности по колено в воде и зачерпывают, зачерпывают придонную грязь совками: вдруг в этих местах, где находили рубины и сапфиры еще при короле Анаврахте, что-то еще осталось?
И, представьте, интрига вырисовалась. Сложная, вовсе не сводимая к тому, что рангунский ювелир уж так возжаждал тела Киры, молочного, пухлого. Женщин с такой грудью и шеей вербуют в антитабачные активистки в Америке как олицетворение здоровья: курение старит кожу, а если кожа такая… Правда, Кире редко хватало одной пачки сигарет в день, но сливочная полупрозрачность, голубые вены под тонкой кожей — это почему-то никуда не девалось.
Интрига имела касательство, конечно, к деньгам и к конкуренции в этой тайно жестокой отрасли. И совершенно не дело Виктора было вступать в эту нескончаемую драку профессионалов; ему просто надо было знать, мог ли летучий ювелир и вправду устроить то, о чем говорили шепотом его коллеги, нужно ли ему было такое. И получалось, что очень даже мог, и очень даже нужно было. Чтобы Кира и те, кто за ней стоит, больше в этих краях не показывались. Чтобы с ними никто не имел дела никогда.
По словам Виктора, Кира вообще-то закупала по большей части нечто не слишком дорогостоящее, а Капе-рович будто нарочно превращал каменный мусор в дерзкие и неожиданные узоры; вот и Могок — на любом рынке там вы увидите эти рубины: ценой доллара два-три, полупрозрачные, далекие от легендарного оттенка «голубиная кровь» — они, скорее, цвета моркови… Да, Каперовичу шлют иной раз заказы и из Нью-Йорка, и тогда в ход идут совсем другие камни, и их тоже надо закупать. Но все это неважно, важно было другое — какой же ювелир откажется показать (а его гость откажется посмотреть) еще и настоящие сокровища.
Я никогда не бывал и вряд ли буду в Могоке, но я вижу эту сцену. Кира на табурете какого-то ювелира — там, в мастерских, нет роскоши в обстановке, но есть роскошь иная. Вот она сидит, нет, не в привычном голубом шелке, в чем-то дорожном цвета хаки, и с умиленной улыбкой мадонны смотрит, смотрит.
Ведь там, в Могоке, бывают не только рубины. Есть звездные сапфиры — неограненные кабошоны, в глубине которых лунно мерцает пятнышко света, иногда в виде шестилучевой звезды. Или сапфиры странного лилово-чернильного цвета, как спелая ежевика.
«Послушай, Саломея: у меня во дворце спрятаны драгоценности, которые даже твоя мать никогда не видела. Это необыкновенные драгоценности. У меня есть ожерелье из четырех рядов жемчуга. Эти жемчужины подобны лунам, нанизанным на серебряные лучи. Они похожи на пятьдесят лун, пойманных в золотую сеть… У меня есть два вида аметистов, черные, как виноград, и красные, как вино, разбавленное водой. У меня есть топазы, желтые, как глаза тигров, и розовые, как глаза лесного голубя, и зеленые, как глаза кошек. У меня есть опалы, которые горят словно ледяным пламенем, опалы, которые делают людей печальными и боятся темноты. У меня есть ониксы, похожие на очи мертвой женщины. У меня есть лунные камни, которые меняются вместе с луной и блекнут при виде солнца. У меня есть сапфиры размером с яйцо, голубые, как голубые цветы. У них внутри разливается море, и никогда луна не тревожит его синевы. Итак, что ты желаешь получить, Саломея? Скажи мне — и ты получишь все, что пожелаешь».