— На второй день он испугался, — сказал мне Виктор. — Вот так мы тут — да, да, за этим самым столиком — с ним сидели, он слопал целую порцию жареного риса и еще много чего, и одновременно пытался мне что-то объяснить. Причем видно было, что мужик не понимает, что происходит, но чувствует, что дело — дрянь.
Кира иногда с ним там, в его гостиничной комнате, как бы даже говорила. Но говорила об одном, а делала… Это было похоже на человека, с которым происходит что-то ему неподконтрольное, и человек пытается показать, что хотя бы речью своей он еще владеет.
Кира с сосредоточенным лицом и раздвинутыми коленями опускалась на уже замученного к тому моменту Степана, потом вздыхала, поднимала бедра, переворачивалась к нему белой в темноте спиной, снова опускалась и начинала двигаться — при этом произносила, пока еще могла, какие-то малоосмысленные обрывки фраз хорошо модулированным голосом.
Кстати, звонок в два часа ночи насчет того, где можно купить в это время в Рангуне презервативы — он тогда и был. Виктору. От Степана. Что уже показывало, что ситуация ненормальная, ведь Степан понимал, что в посольство или просто знакомым дипломатам звонят обычно не за этим.
Презервативы в Рангуне лучше всего брать внизу, в своем же отеле, они там есть всегда и обязательно. Но никак не в два часа. Кира, впрочем, нашла много замечательных способов обойтись и без таковых.
А потом Степан… ну, скажем так, застрелился. Делал он это так: вылил в стакан все, что в его комнате, в минибаре, было спиртного, добавил пива, выпил единым махом и скрещенными руками показал: все. Меня больше нет. Отключаюсь.
И Кира ушла.
— И вот после звонка насчет презервативов мне на другой день, ближе к вечеру, звонят вполне официально местные власти и говорят: «Ваша гражданка — в нашей тюрьме, помогите разобраться», — сообщил Виктор.
Он вздохнул и провел длинной кистью руки по пепельной щетке волос.
Дело в том, что после короткого сна Кира поняла, что не может с собой справиться. Она вышла в коридор в халате и. нарвалась на глупого американца. Тот просто не понял, что это значит — когда женщина показывает ему пачку денег и распахивает халат. Он думал, что денег хотят с него.
А поскольку американец был там с женой, то он на всякий случай пожаловался администрации.
Бирманцы — буддисты, и к любви относятся с полным уважением, зайдите ночью в Парк независимости в центре города и посмотрите, какая там жизнь на газонах. Да-да, в два часа ночи. Но если американец — из числа тех, кто толпой хлынул в страну после тамошнего славного старта демократии, выборов и всего прочего… К нему и его жалобе отнеслись со вниманием.
— Если бы ее просто посадили за проституцию или хулиганство, то это был бы пустяк, — сообщил мне Виктор. — Это ненадолго, и вообще мы бы как-то разобрались. Но бирманцы очень хорошо поняли, что тут происходит нечто странное. Вкололи ей успокаивающее, а что именно — лучше не думать. Так же как и о том, что будет, если нашу гражданку посадят в местный дурдом. Как вытаскивают из тюрем — дело в принципе понятное, а вот здесь ведь надо изучать много для себя нового. Экспертиза, перевод с русского и много всякого прочего.
Помог Степан Ганчук-Пекинский, — признался Виктор. Хотя бы тем, что повторял: «Хорошая баба, не знаю, что на нее нашло, но не надо мне было ее отпускать».
Да если бы и не Степан, то Виктору не дала бы дремать Тина: у нее пропал оператор. Который, вместо работы, как ни странно, добрался до полиции, тюрьмы и пытался на русском языке им что-то внушить.
У Степана с Тиной отношения были не совсем те, что можно было бы подумать. Все считают, что человек с микрофоном в руке — начальник, а оператор — его раб. Но на телевидении это далеко не всегда так просто. Тут важно вовремя заметить, у кого деньги и, вообще, материальная ответственность за экспедицию.
Степану было лет тридцать с чем-то, Тине — еле за двадцать, и вообще-то она вела себя как ребенок, брошенный опекуном. То есть не столько скандалила, сколько жаловалась. Да, в конце концов, деньги и правда были у него, а у нее не было.
До того они поссорились. Степан довольно быстро понял, что Тина тащит фильм куда-то не туда. Кульминацией тут должны были стать кадры ее беседы с Нобелевским лауреатом, иконой правозащитного движения «Дау Аун Сан Су Чжи». Вот это интервью Степан и сорвал.
Но Степан не только, в отличие от Тины, успел узнать, что «Дау» — это «мадам», Аун Саном звали отца правозащитной иконы, фамилия ее Су, а имя — Чжи. Он еще и посмотрел в объектив на эту даму, когда она выступала перед парой сотен своих обожателей в каком-то крытом жестью сарае в День независимости (пока власть проводила многотысячный парад). Посмотрел — и увидел: усталую женщину шестидесяти с лишним лет, которой, в сущности, нечего сказать, которую не слушают и еле терпят ее якобы ближайшие сторонники… а что касается любви сотен или даже тысяч «людей улицы», то тут все просто. Да-да, «а вы рожи их видели?». Степан увидел. Так что его не волновала мадам Су Чжи. Ему нужно было спасти Киру. И он не давал покоя Виктору.