— Вино. — Он горько усмехнулся.
— Да?
Она вдруг весело засмеялась.
«Очевидно, внешне я все же не так ужасен», — усмехнулся и Он.
— А как тебя? — спросила она.
— Что?
— Зовут?
Он налил божоле, красное, которое привез из Брюсселя.
— Олег.
— За любовь, Олег, — усмехнулась она, поднимая бокал, и Он снова заметил в ее взгляде то же дерзкое выражение.
Они чокнулись и выпили.
— Ну, ближе к телу, как говорил Ги де Мопассан, — сказал Он, поставив бокал обратно. — Прими-ка душ иди, а я потом сам тебе принесу полотенце.
Она медлила.
— А еще? — вдруг подняла бокал.
Он пожал плечами и опять разлил божоле. Она выпила и показала мизинцем на книги:
— Ты математик?
— Естествоиспытатель, — усмехнулся Он.
«Когда-то мне казалось, что это просто, что это слишком просто: возвратно-поступательное движение шатуна, который входит и выходит — из хорошо смазанной муфты, — когда-то я все мечтал изучить квантовую механику».
— А это что? — кивнула она на хромированный блестящий предмет.
— Собор Сан-Мишель.
Он посмотрел на макет.
— Ты там был?
Белый собор Сан-Мишель, где Он сидел еще вчера, слушая, как настраивают орган. В соборе было холодно. Мастер играл, а ученица спускалась вниз и слушала, а потом что-то громко говорила мастеру, которого там, на высоте органа, не было видно, а Он очень хотел увидеть его лицо. В соборе было холодно, а в комнате на одной из улиц вблизи вокзала Гар дю Норд было жарко из-за двух электрокаминов — каждый по тысяче ватт, один стоял у широкого окна, которое служило витриной и где, расставив ноги в черных чулках, сидела проститутка…
— В ванную иди, — глухо приказал он.
Она фыркнула и поднялась, дрогнув всем телом так, что его внезапно и остро пронзило желание.
— Или нет… Сюда.
Он грубо схватил ее и завалил на диван, одной рукой держа за шею, а другой нащупывая узкие трусики. Она не сопротивлялась и даже изогнулась в спине, помогая ему.
— Только не рви белье.
— Я не рву.
Он повернул ее голову, поймал губы, рот, расстегнул брюки, закрывая глаза и вздрагивая от горячего прикосновения ее пизды.
Делать, делать, делать, ибо это делается. Надевать, надевать, надевать, ибо это снимается и надевается опять. До конца, до конца, до самого конца…
— Е-е-е, — попробовала она вырваться.
— Потерпи! — рот ей зажал.
Как стеклодув, из осколков разбитого зеркала выплавлял Он свой мучительный шар. Огненный! Он приподнялся и откинулся наискось, дернулся и обмяк.
— Как от удара саблей, — усмехнулась под ним блядь.
…белый собор Сан-Мишель и эти низкие бельгийские стулья с высокими спинками-полочками. Молящиеся вставали и шелестели листами псалмов. Если откинуть голову, думал Он, голова ляжет точно на полочку, и это будет как гильотина. Он знал, что Бог есть и что Бог есть любовь.
Она внезапно выскользнула и, отодвинувшись, стала разглядывать его лицо.
— Ты такой жадный. У тебя что, давно не было?
— Чего?
— Любви.
— Любви?!
Он засмеялся громко, мучительно, закашлял, словно казня и еще раз казня.
— Что с тобой? — Она испуганно отодвинулась. — Ты что, с ума сошел?
Он поднял голову и посмотрел на эту маленькую, голую. Она отпрыгнула и, поджав ноги, села на ягодицы, ее колени были разведены, и лоно — маленькое, аккуратное…
«Почему у них там ничего нет?»
Он вспомнил вдруг, как украл у Фудзи ее старый читательский билет: там была ее фотография.
— Что ты так смотришь? — испуганно сказала девочка. — Налей мне еще вина.
Она взяла со столика у дивана пустой бокал и играючи протянула к нему. Он нехотя поднялся, облапив по дороге ее маленькую грудь, ткнулся носом в шею, потом налил — все же сначала себе и только потом ей.
— У тебя есть кто-то постоянный? — спросил.
Подумал: «Что за дурацкий вопрос…»
— У меня есть муж, — усмехнулась она, глядя на него поверх бокала.
— И кто он?
— Крупье.
— Крупье?
Он с удивлением посмотрел на нее:
— Так значит, ты богата?
— Да, — она зажигательно засмеялась и поджала плечо так, что Он снова услышал в себе, как шевельнулось это — слепое, мучительное.
— Он что, старик?
— Он такой, как ты.
— Ты… любишь его?
— Да-а!
Она звонко засмеялась, глядя с насмешкой на него.
— Тогда зачем ты делаешь это?
— Нравится, — ответила вдруг бесстыдно и дерзко.
И, не отводя взгляда, еще слегка раздвинула колени.
— Ты просто блядь, — сказал он, чувствуя снова, как разгорается и разгорается кровь.