Мы начали пить в «Belle» и порядочно наклюкались уже там, но на этом не остановились. Когда надоело сидеть — во всякой попойке есть такой момент, когда, оказывается, необходимо куда-то ехать, — я стала говорить про клуб, Савелий предложил перебраться в паб, мы никак не могли договориться, и Егор, похоже, просто чтобы обратить спор в шутку, сказал: «А давайте ко мне, тут пять минут ходу». Я думаю, он сам не ожидал, что мы действительно сорвемся, закупимся в магазине вискарем и завалимся к нему. Тем не менее мы пробухали у него чуть не до четырех часов утра. Честно говоря, я бы уехала намного раньше — но я уже была достаточно пьяна для того чтобы хотеть секса любой ценой, я просто ждала, когда Савелий уедет, и думала, как бы мне при этом остаться. Савелий пару раз намекал, что «не пора ли нам пора», Егор, понятно, слишком вежливый, чтобы намекать гостям, а я требовала еще виски с колой. Мы сидели в гостиной — Егор и Савелий на креслах, а я на диване; в какой-то момент я поняла, что Савелий не уедет просто так, и легла — ну вообще-то я и правда была в стельку. Савелий заявил, что у него завтра («сегодня, ха-ха») важные переговоры, так что нужно хоть пару часов поспать, стал поднимать меня, но я отмычалась: мол, в таком виде мне все равно дома появляться нельзя. Егор вытащил плед, накрыл меня, поднял голову и положил подушку, они с Савелием постояли надо мной, и Савелий ушел — даже по тому, как щелкали его ботинки, я слышала, в каком он бешенстве.
Я попросила Егора сделать мне чаю и, пока пила чай, почти протрезвела. Потом мы забрались в ванну и начали трахаться прямо там. Он почти не двигался, только ласкал меня руками, уже совсем смело, наконец-то я — ничего не могла с собой поделать — кричала и извивалась, даже ушибла его руку о край ванны и, перевернувшись, долго целовала ушибленный локоть. После этого мы сидели на кухне и пили имбирный чай — голышом, и я помню, как мне это нравилось — меня это страшно заводило: что мы совсем голые и немного этого стесняемся. Заснули мы еще не скоро, но, когда засыпали, я взяла его ладонь и положила ее себе между бедер. Самое последнее, о чем я подумала, прежде чем заснуть — я даже расхохоталась, но как-то внутренне, сил не было даже улыбаться, — «взять ноги в руки — это про секс».
Через пару дней я позвонила Егору и сказала, что так я никогда не заберу у него лифчик — каждый раз это будет «в следующий раз»; надо просто приехать и забрать. Была где-то середина дня, а вечером мы с Савелием собирались в театр — до Егора я дошла пешком, он сварил кофе и, разлив его по чашкам, пошел в комнату. Я стояла, прислонившись к двери, он выдвинул ящик стола, выудил из него лифчик и протянул мне. Я повернулась, он расстегнул молнию на платье, потом взял меня за бедра, развернул к себе, спустил лямки, положил ладони мне на грудь и сказал, что мог бы на ощупь узнать мою грудь из сотни других. Это было несколько дерзко, но меня очень завело, я стала даже думать, не вернуть ли этот комплимент его члену, — ничего не получилось, потому что позвонил Савелий. Я бы и не взяла трубку, но — все-таки это было бы не совсем красиво — словом, мне не хотелось, чтобы он думал, что мне на него совсем уж насрать. Савелий предложил поужинать перед театром — мол, проголодался, к тому же после спектакля ужинать будет поздно. Пришлось надеть лифчик и попросить Егора застегнуть молнию. Я сказала Савелию, что сижу в кафе на Литейном, так что надо было еще успеть туда добежать.
Он заказал столик буквально напротив театра: когда мы приехали, он усадил меня и вышел — минут через пять я в окно увидела, как Преступление с Наказанием в «гелентвагене» отчаливают, и Савелий, вернувшись, сказал, что отпустил их до вечера. Я боялась, что между нами возникнет какая-то неловкость, но нет: он только спросил, не мучилась ли я похмельем на следующий день, я ответила, что похмельем — нет, но диван был очень неудобный, к тому же спать одетой — то еще удовольствие. Он немного расслабился, когда услышал это, и буквально через минуту мы уже перешли к милому трепу ни о чем.
Мы выпили бутылку шампанского в ресторане и потом еще одну в антракте — после этой второй я немного поплыла и стала объяснять Савелию, что мне всегда история Ромео и Джульетты казалась несправедливой: «Я понимаю, законы жанра и все такое, но, в сущности, они ничем не заслужили», — на что Савелий ответил, что «все же некоторая справедливость есть: любишь кататься — люби и саночки возить, а не так, что люби и катайся». Он пошутил, и все-таки мне стало неприятно, но только на секунду — стоило мне представить себе Ромео и Джульетту на санках, меня пробрало на «хи-хи». И еще больше меня развеселило то, что, несмотря на все танцы рыцарей, в голове у меня все равно пела про cruel nature Пи-Джей — haswon again.
Когда мы вышли из театра, машина уже ждала нас, охранник встретил у входа, мы сели, но поехали в сторону Обводного. Савелий сказал, что у него — сюрприз, и мне стало не по себе. Он был несколько взвинченный, но не так нервничают, когда просто чем-то недовольны; переговаривался с сидящими впереди охранником и водителем — я не понимала, о чем, но мне это не нравилось: как будто они выполнили какое-то его задание, спрашивать, впрочем, я не решалась. Мы довольно долго ехали, плутали по промзоне за каналом, и к тому времени, как мы, наконец, остановились — место было похоже на заброшенный завод или что-то вроде этого, — я уже проклинала себя всерьез. Совсем жутко стало, когда водитель заглушил мотор: вокруг было очень темно и неправдоподобно тихо. Я набралась смелости, повернулась к Савелию и сказала, что мне это не нравится, и что я хочу домой, но его это как будто только успокоило: «У меня, — говорит, — тут офис, не парься». Я еле сдерживала дрожь, лихорадочно соображала, что делать, и глазами показала ему на охранника с водителем — он сказал им, чтобы вышли. Я старалась говорить очень спокойно, но, кажется, у меня не очень получалось: просила объяснить, куда мы приехали и зачем, но он лишь отговаривался сюрпризом. Мы довольно долго препирались в духе «мне не нравятся такие сюрпризы» — «да чего ты боишься?», и, чем спокойнее он был, тем больше я боялась, теряла контроль над собой и в конце концов почти закричала, что, мол, если хочешь меня трахнуть, то давай, но в нормальной обстановке, а не на каком-то складе. И тогда он ударил меня.
Это не была пощечина, он просто двинул кулаком в лицо. Я плакала, кричала, выла, а он просто вышел, открыл мою дверь, вытащил меня и подтолкнул к охраннику, который схватил меня за плечо — очень больно, чтобы дать понять, что вырываться бессмысленно. Я уже не владела собой и могла только плакать, он почти волоком тянул меня. Никогда в жизни я не соображала так быстро: пока Савелий с водителем были немного впереди, открывали дверь, я свободной рукой нащупала в сумочке телефон, дернула переключатель, чтобы выключить звук, а потом сделала движение, как если бы хотела вырваться, и за те две секунды, что охранник не видел, сунула телефон в лифчик немного сбоку, почти под мышку. Над дверью горела лампочка, и я успела разглядеть табличку с названием какого-то ООО. Мы зашли в огромное помещение — склад, но пустой — каждый звук отдавался грохочущим эхом. Я стала проситься в туалет. Савелий выглядел очень по-деловому, уверенно двинулся к какой-то двери и бросил через плечо, что, мол, отведите, а то нехорошо выйдет, только сумочку изымите. Я держалась за сумочку как за последнее спасение и постаралась еще больше завыть, когда водитель все-таки у меня ее вырвал. В туалете, чтобы выиграть время, я сказала, что мне нужны тампоны, и, пока они переговаривались, искали их в сумке и несли их мне, я все-таки успела набрать маме эсэмэс. Пальцы плясали, как взбесившийся кордебалет, но я даже зачекини-лась. Потом я завернула телефон в бумагу, чтобы он не гремел по кафелю, сунула его за унитаз и вышла. Я сама вибрировала, как телефон, и ничего не могла поделать: я представляла себе, как мама сидит с айпадом, смотрит какой-нибудь ролик — и плевать хотела на телефон.