Модеста Срибна
Сокровища
— Чем это вы занимаетесь?
— Мы ищем сокровища.
— Это такая метафора, означающая поиск чего-то сверхматериального?
— Нет. Мы ищем сокровища.
Вдыхать аромат майской свежей зелени, лежа на траве. От коленок остаются вмятины, пятки тянутся к солнцу, от локтей тоже ямки в земле. Главное — лежать тихо, чтобы бабушка не заметила. А меня и так как бы и нет. От меня только вмятины в земле, ну еще синий бантик может выдать, но я им не пожертвую, он мой любимый — с мягкими, пушистыми на ощупь белыми горошками. Зато есть жук, он точно есть: он жужжит, меня не видит, он планирует посадку на огромный распустившийся бутон пиона волшебного цвета. Сейчас, сейчас я это поймаю! Как это у меня получалось: нужно прищурить глаза — зеркально-зеленый панцирь жука перемещается по листочкам пиона, ловит солнце и швыряет искры зелени и солнечного аромата прямо в меня. Главное — чтобы бабушка не увидела. От этого всего фейерверка шумно опадает несколько лепестков пиона волшебного цвета. Они такие бархатные и переливаются. Брать пальчиками осторожно, чтобы не помять, рассмотреть в тени, осторожно переместить на солнечные пятна, поднять повыше, ближе к солнцу — покрутить — спрятать в книжку. Конечно, они засохнут, будет уже что-то другое, но все равно сохранить.
Опустить голову на траву. Понюхать землю. Поковырять ее пальчиком. Посмотреть, как согнулись травинки, а потом выравниваются. Услышать звон пролетающей мухи. Затаиться, когда по дороге проходит бабушка. Закрыть и открыть глаза. Увидеть коробку с сокровищами под кустом. Подтянуть к себе. Открыть. Замереть.
Сделать вдох, поймать запах сокровищ. Отмереть.
Это стопочка обычных праздничных. Самые красивые из них — новогодние, с мультяшными картинками. А вот эти — по мотивам восточных сказок. Мне они очень нравятся, знаю наизусть все детали: таинственные женщины в полупрозрачных одеждах, мужчины с властным взглядом хищного зверя. Птицы с чудным оперением кружатся над героями. Каждая открытка украшена завитушками, которые я люблю перерисовывать.
Оттягивая момент наивысшего удовольствия, я подбиралась к самой заветной стопочке. Сейчас они были моими любимыми. Их мне меняет Ирка на восточные сказки, она хочет собрать целую серию. Мне их, конечно, жаль. Я долго их любила. Но восточные сказки уже стали моей частью. Это происходило постепенно. Сначала я подолгу их рассматривала, пока картинки не оживали в моем воображении. Я уже видела, как издалека скачет рыцарь…
— Представь себе, Ирка, слышишь, как земля содрогается от стука копыт? А дыхание коня — он его совсем уже загнал! А ты знаешь, какие у него глаза?
— У кого? У коня?
— Да нет же, у рыцаря! Понимаешь, он же любит эту даму, а она в беде: сидит под замком в высокой башне, томится.
— А кто ее туда посадил?
— Кто-кто… Дэв — злой горный дух.
— Ого. А какой он?
— Страшный, огромный и очень властный, у него полно всяких драгоценностей, которые скрыты в пещерах в горах. Но она с ним — ни-ни, она надеется, что рыцарь ее спасет. Ждет его, томится.
— Томится? А как это?
— Ну как. Ну это так, знаешь, внутри так сладко-тягостно-невыносимо.
— Как?
— Идем за сарай, я тебе покажу.
— Сейчас Ленка с Катькой должны прийти, мы же собирались кроликам травы нарвать и молочая.
— А. ну да, тогда потом.
— Ира, а кроликам эти цветы можно?
Катька присела возле мелких желтых цветов и ждала, когда Ира подбежит к ней.
— А, нет, это же собачки! Кроликам такое нельзя. Им вообще цветы нельзя, только клевер и листочки молочая еще они любят.
— А мне они нравятся. Если бы я была кроликом, я бы, наверное, их ела.
Катя отрывала мелкие цветы и сжимала их в пальчиках, изображая, как «гавкают» собачки. Их желто-белые мордочки то высовывали, то прятали пушистые оранжевые язычки.
— Ладно, девчонки, на сегодня кроликам хватит, пошли уже.
И мы вчетвером — загорелые, в легких платьях и шлепанцах — уходили с поляны с двумя полными корзинками травы. Смеялись, пинали друг дружку, Ирка что-то шептала Лене на ухо — та хохотала, толкала Катю. Катя почти упала на меня, я поймала ее — и мы все вместе побежали по тропинке к хутору.
В сарае пахло сеном и кроликами. Ира — хозяйка этих пушистых созданий — со знающим видом раскладывала в клетках пучки травы, распределяя, кому сколько достанется. А мы тем временем разобрали кроликов, теребя их за ушки, дергая за лапки, прижимали и любовно тискали то ли от разрывающей детскую душу любви к этим пушистым зверькам, то ли от летнего солнечного дня, в котором все вокруг было прекрасным.
— Катя, ты чувствуешь?
— Что?
— Ну, когда прижимаешь кролика?
— Ты чего?
— Ну я не знаю. Вот ты своего Богдана любишь?
— Да.
— А как?
— Не знаю. Люблю, и все. Он такой классный, у него волосы светлые, как мне нравится, и глаза голубые. Он так смотрит на меня…
— А ты представь себе, что тебя запер в высоком замке злой страшный Дэв, и ты ждешь, когда твой Богдан примчится тебя спасать.
— Ага.
— Ну что, давайте, девчонки. Ира, ты закончила? Бери веревки, Лена, возьми перышки и пошли за сарай. Ира, а дома кто-то есть?
— Тетя, но она с Танечкой сидит, сюда не придет.
Дверь сарая со скрипом закрылась, в темноте сверкали кроличьи глаза, и слышен был хруст жующих зверьков.
Мы зажмурились от ударившего в глаза полуденного солнца, прошли вдоль огорода и скрылись за сараем.
— Ну что, сегодня принцессой будешь ты, Катя?
— Да, я буду.
Ленка начала хихикать.
— Ленка, а ты когда?
— Я боюсь, вдруг кто-то увидит.
— Да никто не увидит. Соседи на работе, тетя Вита с малой сидит. А если даже кто-то будет идти, мы услышим. Сразу Тимка залает, ты же его знаешь, — сказала Ира.
— Лена, все равно пойти больше некуда, у Иры лучше всего — двор большой и сарай за огородом.
— Ладно, Катя, раздевайся и залазь на лестницу, мы тебя будем привязывать. Ленка потом.
Катя быстро задрала легкое ситцевое платьице — голова, как обычно, застряла, — но я ей помогла его стянуть. Волосы растрепались, синие Катькины глаза вспыхнули каким-то огоньком изнутри, и ее румяное загорелое личико с веснушками на носу приобрело таинственное выражение.
— Слушай, Катя, ты принцесса, — Мой голос изменился, я начала говорить тихо и как-то глубоко и протяжно. — Тебя забрал Дэв и начинает пытать.
Катя поднялась по приставленной к сараю лестнице на пару перекладин. Ирка полезла вместе с ней, чтобы привязать ее руки веревками. Катя закрыла глаза, а когда открыла — она уже была пленницей злого Дэва.
— Ты будешь женой Дэва, — злобно щурила глаза Ира в роли слуги горного великана, затем подняла рукой подбородок пленницы и приблизилась к ней. Но Катя мотала головой из стороны в сторону. — Все равно будешь! И никто тебя не спасет, не жди. Потому что Дэв тут хозяин!
— Слуги, давайте пытать ее. Посмотрим, как долго она выдержит. — Мой голос был ледяным и властным.
Лена начала тихонько щекотать шею Кати перышком, а я пока наблюдала всю эту картину со стороны и поглядывала — не едет ли всадник, ну и на всякий случай — не идет ли кто со стороны огорода. Катя совсем уже вошла в роль. Она искоса посматривала на меня, иногда закатывая глаза — то ли от ужаса, то ли от наслаждения, иногда хихикала, когда Лена увлекалась игрой с перышком.
— Ну что, не едет? — деловито спросила Ира.
— Нет.
Пришло мое время. Я грозно и решительно приблизилась к извивающейся и раскрасневшейся от солнца и переживаний Кате, поднялась к ней. Пристально посмотрела в глаза, потом коснулась шеи, и рука стала медленно и нежно спускаться по загорелому девичьему телу. Мне нравился запах Кати: солнца, лета, травы, озерного песка. Я спустилась на перекладину ниже и почти уткнулась Кате в живот. Он втягивался и выпячивался, бедра еще не приобрели своего девичьего рельефа.