— Иди скорей сюда, будем обмениваться подарками! — добавила Икуко, и от этих слов настроение Цукино значительно улучшилось.
Что может быть лучше, чем дарить подарки? Только получать их. О, это чувство, когда презент оказывается у тебя в руках, и ты, сгорая от нетерпения, разрываешь оберточную бумагу и вытаскиваешь на свет сам подарок. Какое это счастливое блаженство, особенно, когда тебе вручили то, чего ты так долго ждал.
Усаги тотчас же забыла о ночных кошмарах и недосыпе и, широко улыбнувшись, прошла в гостиную. Там, под рождественским деревом, украшенном мигающими огоньками, лежала груда подарков, заботливо упакованных в блестящие цветные обертки. Они так и притягивали взгляд Цукино, и девушка словно перенеслась в детство — в те времена, когда все происходящее казалось настоящим чудом, а родители — волшебниками, предугадывающими любые ее желания. Интересно, а папа с мамой все так же читают ее мысли, когда дело касается выбора подарков?
Следующий час прошел для Усаги незаметно, словно в мире снов и грез. Восторгам ее не было предела, когда она, разбирая подарки от родных, обнаружила новые туфли-лодочки, увиденные некогда в витрине магазина — подарок от мамы, золотые сережки в форме полумесяца — от отца, и флакончик духов от Шинго. Цукино подозревала, что спонсорами подарка брата выступили, опять-таки, родители, но это не помешало Усаги расцеловать брата в обе щеки и подарить ему теплый свитер крупной вязки.
— Я хотела связать его сама, но что-то напутала, поэтому решила, что этому подарку ты обрадуешься больше, чем моему, — пояснила девушка, протягивая Шинго блестящий серебряный пакет, туго перевязанный лентой.
Тут в двери позвонили, и все переглянулись.
— Мы кого-то ждем? — спросил Кенджи, и Икуко развела руками:
— Нет…
Звонок повторился, и Усаги, поднявшись на ноги и оправив юбку, сама вызвалась открыть.
По сравнению с сюрпризом, что ожидавшим девушку за дверью, прочие подарки просто меркли и теряли свою значимость.
— Привет!
— Нару! — возопила Цукино, не веря своим глазам, и тут же сгребла смеющуюся подругу в объятия. — Как ты здесь оказалась? — спросила она несколько минут спустя, выпуская изрядно примятую Осака и отступая на шаг, чтобы получше рассмотреть Нару. — Да ты стала настоящей американкой, как я посмотрю. Выглядишь просто здорово!..
— Спасибо! — Осака выглядела весьма польщенной. — Я здесь ненадолго, пока праздники не пройдут. После Нового года вернусь в Штаты.
Усаги, вне себя от счастья, захлопала в ладоши и, тут же спохватившись, предложила гостье войти в дом. Там, после недолгой церемонии обмена приветствиями и последними новостями, Нару выпила с семьей Цукино чашечку ароматного чая с корицей. Усаги так и приплясывала на месте — ей не терпелось подняться с подругой наверх и вволю поболтать.
Она не могла не отметить перемены, произошедшие в облике Осака. Каштановые с рыжеватым отливом волосы подруги легкими волнами спадали чуть ниже плеч. По старой привычке две пряди от лица были перехвачены на затылке; правда, на смену тонкой ленте пришла изящная заколка с мерцающими темно-зелеными камнями. В уши вдеты серьги с нефритом, и от этой малозначительной детали сердце Усаги невольно сжалось. Лицо Нару было по-прежнему бледным, но не осунувшимся, как в день их последней встречи перед поездкой в Штаты. На облике Осака, казалось, лежала печать таинственности. Легкий флёр грусти, что затаился в ее темно-серых глазах, придавал Нару особую загадочность. Не всякий мог бы признать в этой миловидной девушке молодую вдову, чей смысл жизни заключался в безвременно почившем супруге. Да и сама Цукино с трудом узнавала в этой молодой женщине подругу детства.
Наконец, чай был допит, и девушки поднялись в комнату, чьи стены еще со школьной скамьи хранили секреты девочки с двумя смешными хвостиками и ее неунывающей подруги. Усаги наскоро накинула покрывало на незастеленную постель и сделала Нару знак присаживаться.
И тут подруг словно прорвало. Девушкам было о чем поговорить, ведь далеко не все можно было рассказать в присутствии родителей Цукино. Разговор их длился довольно долго. Тени в комнате стали длиннее и гуще, стемнело, но Нару и Усаги продолжали болтать обо всем на свете, словно они старались наверстать все упущенные моменты.
Цукино поделилась с подругой и самым болезненным — расставанием с Мамору. Несмотря на то, что Усаги отпустила его, воспоминания всколыхнулись, подобно осадку на дне бокала, и девушка немного всплакнула, получив от Нару ту поддержку, которую ей не могли дать ни Ами, ни Мако, и уж тем более Рей. Усаги невольно поставила себя на ее место и ужаснулась, представив, что было бы с ней, будь на месте Нефрита Мамору. Это было ужасно. Он жив, и это главное.
Наконец, пришло время ужина, о чем Икуко известила дочь и ее подругу стуком в дверь, и девушки поспешно сползли с кровати, дабы привести себя в порядок. Усаги кинулась к зеркалу и, смахнув с щек застывшие слезинки, тщательно прошлась пуховкой по лицу, припудривая красные пятна. Нару взяла со столика расческу и принялась попутно причесывать хвостики Цукино.
— На самом деле, я приехала не просто так, — произнесла она, пристально глядя на Усаги через зеркало. Рука с пуховкой замерла на полпути к лицу, однако девушка, приказав себе успокоиться, продолжила начатое, словно слова Осака нисколько не насторожили ее. — Я чувствую неладное, и это каким-то образом связано с тобой.
— С чего это ты взяла? — беспечно поинтересовалась Цукино, но ее состояние выдала нервная дрожь рук, из-за которой девушка едва не просыпала пудру.
Нару мягко отобрала у подруги коробочку и, повернув Усаги к себе лицом, пристально вгляделась в ее глаза:
— Ты что-то скрываешь?
Цукино опустила голову:
— Да нет, ничего такого, — глухо проговорила она. — Пошли за стол, все стынет…
— Меня не обманешь, — Осака пропустила слова Усаги мимо ушей и лишь крепче сжала пальцы на плечах подруги. — Вы все задумали что-то опасное, я чувствую это. Если не хочешь говорить — дело твое, но… Будьте осторожны! Берегите себя!
Шмыгнув носом, Усаги кивнула и улыбнулась Нару. И откуда только в ней взялась эта проницательность?
В дверь снова постучали, но на этот раз громко и бесцеремонно.
— Где вы ходите? — раздался недовольный голос Шинго. — Мама позвала вас к столу целую вечность назад. Что вы там копошитесь?
— Ты как разговариваешь с теми, кто старше тебя? — возмутилась Цукино, распахнув дверь, на что ее брат лишь показал язык и быстро, чтобы не получить пинка, понесся вниз по лестнице. Девушки, заливисто смеясь и перепрыгивая через две ступеньки, помчались за ним.
Неприятный разговор был исчерпан.
Каждое утро Рей навещала отца, не пропуская ни одного дня с момента его поступления в больницу, и Рождество не стало исключением. Около девяти часов утра, как и обычно, девушка вошла в основной больничный корпус, поприветствовала медсестру у регистрационной стойки, накинула на плечи пропахший медикаментами халат, сменила обувь и двинулась подавно заученному пути сквозь лабиринт коридоров и лестниц к палате интенсивной терапии, где лежал Такаси Хино.
Перебросившись парой слов с дежурной медсестрой, что как раз выходила из палаты, и выяснив, что в состоянии больного нет никаких изменений, Рей вошла в помещение и тихо прикрыла за собой дверь, словно опасаясь разбудить отца. Некоторое время она стояла у порога, глядя на тело, от которого тянулись сотни проводков и катетеров, что поддерживали жизнь в этом некогда властном человеке. Да и жизнь ли? Просто существование за счет приборов и лекарств; только провода да трубки капельниц привязывали дух Такаси Хино к этой грешной земле.
«В последний раз. Я прихожу сюда в последний раз…»
От этой мысли Рей стало не по себе, и она, сжимая и разжимая внезапно вспотевшие ладони, на негнущихся ногах подошла к отцовской постели и, пододвинув стул поближе к кровати, села, по привычке положив ладонь на жилистую руку мистера Хино. На глаза девушки невольно навернулись слезы, и она нетерпеливо сморгнула их, словно стыдясь.
Странное чувство охватило Рей, когда она смотрела на отца. Уже завтра он станет никому ненужным, потому что она, его дочь, изменит своей привычке и не придет в больницу с кратким визитом. Завтра она будет далеко от всего привычного ее сердцу и уже вряд ли вернется обратно…