…В. Гроссман уехал, уехал внезапно как-то, не простившись, хотя «посылку» мою захватил накануне. Звонил он, говорят, мне с вокзала, но меня в это утро видели с повязанным горлом и – по хамству – не позвали сверху к телефону, болен, мол. Уехал человек, который был мне здесь очень дорог, умный, прочный, умевший сказать вовремя доброе слово. Это одна потеря. Другая иного качества, но тоже очень существенная – переход на другую работу от нас Гришаева, человека, о котором я тебе рассказывал. Он был какой-то гарантией для многих из нас. Покамест он был, можно было надеяться, что в обиду во всяком случае не даст, поймет, что нужно, хорошо и человечески. Тот, что его может заместить, заранее внушает тоску и трепет. Вот главные новости. Еще одна: ранен Савва Голованивский, и, судя по тому, что за ним посылают специальный санитарный самолет, ранен серьезно. Мне как-то неловко, что это случилось после той истории, в которой он «пострадал». И, ей-богу, жаль человека. Мотался он по фронту больше многих других, в том числе меня…
По части рабочего настроения испытываю желание писать вещи, которые, может быть, да и наверняка, не пойдут сейчас в газете, но которые были бы ближе к существенности, чем то, что печатается. И лучше, конечно…
Шлю тебе два испорченных сокращениями очерка. Еще два лежат в запасе, лежит большое стихотворение. И вообще мог бы я много писать. Но от меня хотят календарно-кампанейских всплесков поэзии, вроде той «Золотой звезды», которую ты, может быть, заметила в газете, в которую обернута посылка…
6. IV А.Т. – М.И. Воронеж – Чистополь
…Шлю тебе гранку стихотворения, которое у нас вдруг не пошло. Причины – не литературные. Жалко, хорошие ребята эти Пухалевичи[6]. Им было бы приятно, хотя стихи, конечно, очень средние.
В городе настоящая весна, на фронте – тоже. Поездки сейчас очень трудны. Но мне покамест ехать не видно, я еще не отписался за последнюю поездку. Работается мало-помалу, лучше, чем предыдущее время. Сейчас пишу одно стихотворение, которое стоит будет послать и в Москву. Не знаю, как будут развиваться события, но личный план все более склоняется к тому, чтоб в мае выбраться в Москву и получить назначение на Западный фронт. Весна – и так тянет в родные края, хотя и не сулит это радостных впечатлений. Хочу, обязательно хочу побывать там на любых ролях. Надеюсь, что удастся перед этим получить спецотпуск и приехать в Чистополь поработать хоть с месяц.
…Я с радостью отмечаю в себе возрождающуюся способность к хотя бы замыслам серьезным… Так хочется, хоть не бог весть что, а просто человеческое что-то сделать. Еще я написал бы одну маленькую повестушку или что-то в этом роде на материале, который никак не идет в газету, а очень ценный. Главный герой – девушка из БПМ. Еще написал бы несколько лирических стихотворений.
Но все это «бы» да «бы», а покамест пишется мало и туго…
8. IV Р.Т.
Получил задание сделать что-то из одной статейки, где рассказывалось о проклятом отцом сыне-дезертире.
Разогнался, написал за два-три дня строк 120. И еле остановился. Уже потянул было:
Во-первых, все это уже плохо, а, во-вторых, тема кончается на «Все было тихо». Поставил точку… Но писал не свободно, т. е. так свободно, когда имеешь в виду только читателя и правду, а здесь полубессознательно приходит некий грубый контроль над каждым словом. И рождается полубессознательная же боязнь «залезать». Остается одно желание написать хорошо, а этого, как известно, очень мало, это даже плохо.
Отметим для жены, которая, может быть, будет читать эти записки, что стихотворение «пошло» по-настоящему только ночью моего дежурства по номеру, когда началась тревога и было очень уныло сидеть в здании, дрожавшем от пальбы. И вот в это время, когда все было постыло, стали появляться строчки. Преодолевая отвращение и делая для самого себя видимость работы, стал их записывать. Потом почувствовал, что теперь только пошло. Было чудное настроение, когда после тревоги и последней полосы возвращался через совсем уже светлый двор из типографии и укладывался спать. И как всегда была переоценка того, что только-только наклюнулось и еще много раз пропадало, рассеивалось и, возникнув вновь в результате сознательных усилий, выглядело куда бедней и обычней, чем в предчувствии.