— До седьмого. Про континент дворфов.
— Дворфов, значит… — Глассовер огладил бороду. — Скажи, Золан — сколько всего эльфийских королевств на нашем континенте, и с какими из них у царства людей общая граница?
Нет, дед, мы так точно не договаривались! Может, перечислить я их ещё могу, но про границы вопрос для меня слишком сложный. Вроде, Залийское Королевство с нами граничит, но и его я запомнил из-за того, что именно оно сейчас представляет интересы эльфов перед остальными державами. Ещё пять или шесть я уверенно не назову, только наугад…
— Не знаешь?
— Не могу вспомнить, какие именно королевства с нами граничат. — Только сейчас заметил, что особо сложные слова я произношу не слишком внятно — влияние детского тела. — Залийское точно, а остальные… Но я могу все перечислить.
Таким образом, взрослые и ответственные люди на протяжении полутора часов пытали меня на предмет того, что я знаю, стремясь таким образом нащупать границы моих знаний и пределы — памяти. Но я был не так прост, и потому с составлением расписания на ближайший месяц мы закончили только ближе к вечеру, так как старик Глассовер был вынужден провести со мной первое, вступительное занятие, дабы определить, что мне известно, а что — нет.
И всё-таки, выглядеть гением в чужих глазах весьма и весьма приятно.
И не думал даже, что в глубине души я настолько тщеславен…
Часть IV.
Тяжело в учении — легко в бою. Так говорили в моём первом мире, так говорили во втором, так говорят и в третьем. Нет, мои занятия не походили на адские тренировки, о которых можно было подумать. Камни головой я не колол, подошвы обуви об тропинки не стёсывал, угли под грудь во время отжиманий мне тоже никто не сыпал. Даже гениальность не лишила меня в глазах родителей и наставника статуса ребёнка, отчего учиться было как-то слишком уж легко.
Меня просто не желали перенапрягать, строго дозируя нагрузку и не позволяя тренироваться самостоятельно. Шесть часов с учителем и два-три — в одиночестве, шесть дней в неделю. На седьмой день я отдыхал и укладывал в голове все полученные знания, после чего с новыми силами приступал к учёбе. Зубрил, вникал, и думал о том, что в детстве я всё-таки был тем ещё раздолбаем, раз уж даже легчайшая школьная программа мною была осилена лишь отчасти.
Во второй жизни меня тоже нельзя было назвать образцом прилежания, так как Система и покровительство Всевышнего даже из отпетого лентяя способны вылепить терминатора. Так и получилось — я толком ничего не делал первые лет пятьдесят, но выживал за счёт плодоносящего роялями дерева. После, конечно, понабрался уму-разуму, стал капельку мудрее, но вот так, с нуля, учиться мне было нечему и незачем.
Зато теперь это сполна компенсировал огромный, интересный мир, в котором я намеревался прожить полноценную жизнь. Любить и ненавидеть тех, кого хочу я, а не Всевышний. Уничтожать и созидать согласно собственному желанию, а не по указке свыше. В конце концов, идти своей дорогой, не оглядываясь на требовательного в делах покровителя. Но сто лет…
Такой срок не проходит бесследно, и меня постоянно преследует чувство, будто на пороге вот-вот появится очередная аватара с поручением для вашего покорного слуги и насмешкой ото Всевышнего: «А ты правда поверил в отпуск? Что ж, прости — тебе надо ещё восемьсот лет отпахать, не время расслабляться…».
Зная его лично и неоднократно общаясь с ним в неформальной обстановке, я мог с уверенностью сказать, что именно этот бог вполне на подобное способен. Более того, розыгрыши, зачастую жестокие, его прямая специализация.
Несмотря на то, что у Всевышнего нет абсолютного титула вроде Игрока, создавшего систему и распространившего её среди множества богов-последователей, он довольно-таки значимая фигура в своём обществе. Мне сильно повезло попасть к нему, так как он относился к немногочисленному лагерю божеств, считающих смертных не просто забавными куклами, с которыми можно делать что угодно, а полноценными, достойными более-менее пристойного отношения личностями.
Едва ли такой взгляд повысил в их глазах ценность жизни рядового смертного, но вот ко мне, например, Всевышний относился вполне себе нормально. По крайней мере, не списал в утиль ни за первый провал, ни за десятый — пожурил, показал, как нужно было действовать, и дал следующее задание, повторив ещё не единожды.
Но всё это — бессмысленные размышления, которые в любом случае ни к чему не приведут. Сейчас у меня было кое-что другое, на что требовалось обращать внимание. А именно — сегодня меня, на следующий после пятого дня рожденья день, брали с собой на некую церемонию.