Драгомощенко Аркадий
Я в(ь) я
Аркадий ДРАГОМОЩЕНКО
Я В(ь) Я
О, нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я...
Федор Тютчев
В снысловых отклонениях и пересечениях, которые мнятся (чем?), но начало уже требует слова мираж, в котором несомненно (точнее, досомненно) сознание провидит удвояющее себя удвоение, - и оно сладостно, равно как и вожделенно, поднимаясь из глубин реальности и географических фолиантов гелиографическим бестенным свечением мира, стоящего на грани зрения, обращенного в себя, как подсказывает позднее значение латинского mirare, слабо брезжа в пристальном зеркале удивления восхищеньем мира<джа.
"Я понимаю" - угрожает протяжением нескончаемой тавтологии. Перечисление: треугольник Пенроуза, бутылка Кляйна, etc. - декорации спектакля, претендующие на роль зеркал. Возможно, где-то в самом начале зеркало было разбито. Затянувшаяся вспышка, постепенно пересекшая границу силы и продолжающая свое расширение во время. Не исключено, что тогда же не произошло оседания распыленного "я" в некий узор, который впоследствие слепым пальцам предстояло читать как возможность соединения "вещи и слова", пальцев и мысли либо, что точнее, - ощущать намерением пересечения "линии вымысла" или же черты "реальности" (однако в данный момент возникает сопутствующий вопрос: определяется ли территория того либо другого чем либо, кроме их взаимоперехода?) - "я понимаю я" либо "я учу я",
действие чего развертывает поле некой прозрачнейшей оптики, которое в процессе наблюдения обретает глубину (правильнее - объем) в орнаменте известной топонимики Фрейда. Но даже в координатах этой системы числом три гуны входят в состав пракрити, не существуя, но со всей непреложностью обнаруживаясь во взимоотношениях: саттва, гуна наслаждения и ликования; раджас, то есть, желание, приводящее все в движение; и тамас - гуна апатии, тьмы, смерти, неразличенности. Но даже в коорднинатах этой системы "я" оказывается ни чем иным, как динамической переменной, наподобие брезжущего в фигуре эллипсиса становления значения, в нескончаемо перемещаемом пространстве отсутствия значения, в пред-ста(но)вления смысла.
Возможно он, скорее всего, сопрягается с тем, что очерчивается понятием конечности, пунктом расхождения всех линий личностной перспективы. Обернись, независимо от расположения, - всегда уже противоположная "точка" (в этом ознобе, создаваемом накопленьем, как слово...): "Я", пункт интерференции, узел параллакса, ускользающий от определения, более того: там, за тобой, оборачивающимся вокруг оси, происходит нежнейший танец вещей, соединяющихся в возможность мира, обнаруживаемую пыльцой отклонений и пересечений, чистой, как перга, скользящая по пергаменту или действие исчисления, устремленное в своем расширении ко времени, оплетающем времена, как письмо слой за слоем пеленает в отстутствие их абстрактнную основу, страницу, материю ожидания. "Но при соединении с телом будь прекрасным, приятным Богам в высшей родине"1
Воображение населяет другой. Другой и есть собственно воображение или другой есть возможность понимания себя (от сказок о шапке-невидимке до Гуссерля, Бенвениста, Бахтина). Мне не снятся сны. Возможность - есть ____________________ 1 Ригведа, Х, 56 средостение, создающее все территории. Кленовый лист из Чернобыля достигает по слухам метра с чем-то в ширину. Какого размера достигает "я" из этого места? Либо, где складируются эти местности, очевидно превосходящие привычные размеры, пространства... или же времена? Но, если о снах, то они мне снятся, однако я забыл все и продолжаю все забывать, - не в этом ли совпадении с миром моего сознания, исключающего себя из "со-"? - ежечасно обретая то, что было лишь миг назад забыто мною? Все мое прошлое просачивается сквозь поры непамяти. Вероятно, зеркало все же было разбито (забыто), разъ-я-то в яв(ь), и вместо того, чтобы глаза сошлись с глазами, уверовав навсегда в "я учу я", - некто, имеющий естесственное право утверждать, что он это он, в произнесении "я" предпочитает наугад иное. И потому в письме, в слиянии с предвосхищением или: "при соединении с телом будь прекрасным, приятным Богам в высшей родине"2
Тем не менее, наиболее незначительное из снов не удается забыть, а именно, то, что как бы является неизменой основой "сновидений", будучи неуязвимым повторением какого-то лишнего и пустого элемента, возможностью отсчета в возникновении дистанции и пространства, сворачивающего себя в кокон (я не понимаю, что в данный момент говорю или пишу, но очарование этой мерцающей сети следований и разлук в излучинах ускользания неимоверно крепнет...): это нечто безусловно я, представленный самому себе некой телесной периферией, неполнотой (как бы плечо, как бы часть щеки, носа, как бы движение руки "у самых глаз"), истаивающей у порога осознания, как множества в паутине времени у черты вымысла..? (мое тело до мозга костей "социально", мое тело втатуировано в меня неким застывшим цветением обещания, тело это посул послания меня сквозь него к тому, что в тот же миг обогнет меня - я, вращающееся вокруг оси... обволакивающее единственную точку, свободную от тончайшего танца вещей, точку ожидания, и не в ней ли собираются все связи, должные повествовать своим наличием о целостности окружающего?) - как чего-то, принадлежащего мне, то есть, тому, что скользит между мной и набором определенных (как бы ____________________ 2 Там же. пред-определенных) "образов и обликов", скользит совершенно неуследимо, под стать льду в воде. Эротизм развоплощения, открытый магнитным ветрам пустыни, в истоках которых даже солнце темнеет от одиночества, освящая обрученье умерших детей. "Я" всегда находится между мной (как возвратным местоимением, воз-вращающем "я" в точку размыкания линий всех без исключения перспектив) и "им", тем, кто есть также я, равно как таковым не является. Проблема не стоит выеденного яйца. Я полагаю, что, если бы мы с тобой или с кем-либо другим оказались наедине... или, если бы я, скажем, оказался с ней, а мне, признаться, любопытно вообразить в этот момент ее имя (нет, не лицо, лица все одинаковы, как тела, мужские ли, женские, как воспоминания, образы, коим обречены, но только бессмысленное имя ничего не в силах сказать мне в своих идиотичных привязанности и повторении...),- мне было бы нечего сказать ни имени, ни ему/ей. Сигарету? Кофе? Справедливость? Прибавочная стоимость? Муха на оконном стекле и есть мое нескончаемое я, - в этом никогда не разбивающемся mirare, и так далее.
Но иногда я снюсь снам. Их толкования моих явлений удручает. Сны выискивают метафизический остаток. Ярость их порой сокрушительна и неописуема. Сны шествуют, как червивые забытые божества, неся в руках головы, с лиц которых содрана кожа. Однако мне подчас мнится, что я обладаю возможностью понимать, то есть, возвращаться сквозь происходящее, подобо пресловутой (лучше слепой) пчеле, возвращающейся в улей. Игла без нити. Улья не существует. Он не возникает в тот самый миг, когда понимание подступает к воплощению в себе и собой "вещи", которая, по всей видимости, и есть "улей". Брести через цивилизации разрушенных метафор: дорога, язык, смерть с косой, обьятия, влага, "я", воспоминания, история. Не следует также забывать и о том, что "я" для нынешнего времени остается последней возможностью метадискурса, единственным протагонистом какового в нынешней ситуации оно и есть... проблема субьективации - тавтологии.
Впрочем культура/природа или все те же "я" - составляющие того же кода. По поверхности чашки с чаем стелется сизый дымок. Испарение, отсюда начинается строка. Иногда я готов спросить: возможно ли, что кто-либо мог думать, мыслить свое "я" как некую непрерывную данность вне самого думания или же, напротив, "я" ("моя самость", ость, ось моего есть, мое присутствие), - это некое окончательно нерасщепляемое единство, - происходит в процессе сознания как акта собирательноволевого? Что предполагает возможное размышление о нем в терминах конца и цели или "описания". Однако "мое" рождение и смерть не могут служить мне объектом моей мысли.3 Если бы это не было так бессмысленно, об этом не стоило бы говорить.
Но тогда я, читающий его/ее "поэтическое произведение" (или просто слушающий об изумляющей странности повседневного: реальность предстает с такой силой, что неимоверно хочется проснуться), точно так же создаю его/ее "я" (производя себя в их деятельности, направленной ко мне интерференция, не забыть - и уходящей дальше, сквозь, туда, где, догадываюсь, испившего (испарение) всю кривизну постоянного удаления вероятно пустынное свечение предвосхищения вещей, но до чего мне также нет дела, как и до Рая) так, как делают они сами; иными словами, их "я" является призведением моего собирательно-волевого усилия.