Потом, ни с того ни с сего, солнце залило поляну, будто вздернули занавес над ярко освещенной сценой. Пар поднимался от взбухшей земли, от стволов и густым запахом забивался в ноздри. На кустах блестели капли.
Киншоу вылез из-под куста и проверил куртку. Она провисла посередине: там скопилась вода. Он перевернул куртку, и вода протекла сквозь куст, на Хупера.
– Ну, все, – сказал Киншоу.
Он отошел немного в сторону. Под ногами хлюпало, от мокрой травы опять намокли внизу брючины. Он постоял на солнышке. В вышине синими щелками проглядывало сквозь листву небо.
– Пошли, Хупер, все нормально.
Опять запели птицы. Шурша, ползли по стволам и плюхались вниз капли.
Киншоу растирал ноги. Их свело под кустом. Хупер не вылезал и не вылезал, хотя, уже отнял пальцы от ушей и поднял голову. Он сидел и вслушивался, старался разобрать, где гроза.
И тогда Киншоу услышал шум воды. Не дождя, а текущей воды, где-то справа, за тем местом, где начинался уклон. Он повернул туда голову. Наверно, там ручей, и после дождя он побежал быстрее, Киншоу даже рот свело, так вдруг снова захотелось пить.
Он вернулся к кусту и выудил ранец. Кожа намокла, но внутри все оказалось сухое.
– Там ручей, что ли, – сказал он Хуперу. – Я слышу. Пойду поищу.
Хупер взглянул ему прямо в лицо, в первый раз с тех пор, как началась гроза.
– Зачем? – Пить хочется.
– И мне.
– Ты же говорил, ты захватил попить.
– Ничего я не говорил.
– Нет, сказал. Еще говорил, что я дурак.
Хупер не ответил, только медленно поднялся. Он вылез из-под куста, отошел на ярд, повернулся к Киншоу спиной, расстегнул молнию на джинсах и стал писать в папоротники. Киншоу смотрел на него. Это было долго. Киншоу подумал: да, ничего себе страху набрался. Потом Хупер сказал:
– Я не взял с собой воду, потому что я знал, что тут ручей.
– Врешь, никогда ты тут не был, ничего ты тут не знаешь.
– Нет, был, был.
Киншоу пропустил это мимо ушей. Он думал: после грозы все будет по-другому, теперь ничего, он на Хупера управу найдет.
Но он забыл, что за человек этот Хупер. Вот он вышел на середину поляны и быстро огляделся. Потом сказал:
– Точно. Слышу. Где-то тут. Я первый пойду, потому чтоя главный.
И Киншоу за ним поплелся.
За кустами бежала узенькая стежка. Уклон был не крутой. После дождя как будто посвежело, но, когда они зашли подальше в густой лес, воздух стал снова жаркий, и душный, и сырой. Земля пока была вязкая, и идти было трудно еще потому, что к ногам липли мокрые листья. Но шум бегущей воды приближался.
Киншоу хотелось уже и пить и есть, он решил остановиться, раскрыть ранец и отщипнуть ломтик шоколада. Но тут он обо что-то споткнулся. Он нагнулся к траве. Хупер впереди встал, оглянулся:
– Ну чего ты там? Пошли.
– Ой, а я чего-то нашел!
– Что?
Киншоу не ответил. Он пошарил в траве, и рука наткнулась на мягкий влажный мех. Он раздвинул траву.
Кролик был мертвый. Хупер подошел, встал рядом и опустился на корточки.
– Что это?
– Кролик. – Киншоу легонько провел пальцем по холодному загривку.
– Убитый.
– А как? Крови нету.
– Нету.
Ушки торчали остро, тревожно, будто кролик умер, прислушиваясь, но глаза были застывшие, пустые и далекие, как у рыбы на прилавке.
– На кой он тебе сдался, а?
– Так просто.
– Ну, тогда пошли. Я думал, ты пить хочешь.
Киншоу не ответил. Он осторожно поднял кролика. Кролик оказался тяжелый и весь болтался, будто сейчас развалится.
– Ты когда-нибудь дотрагивался до мертвого?
– Нет. Ну, птиц трогал. А большого – никогда.
– Это лес разве большой?
– Большой. В общем, я до мертвого животного не дотрагивался
– А людей мертвых не видел?
Киншоу испуганно вскинул на него глаза.
– Нет.
– А отец как же? Тебе его в гробу не показали?
– Нет.
– А я дедушку мертвого видел. Недавно совсем.
– Ой. – Киншоу не знал, это правда или нет. Он провел пальцами по влажной кроличьей шерстке.
– Да брось ты его, Киншоу.
Но Киншоу не хотелось бросать кролика. Он был приятный на ощупь. Раньше Киншоу не знал, как это трогать мертвое. Теперь узнал, Он прижал кролика к себе. Хупер сказал:
– Он же мертвый. Что умерло – то пропало и не нужно никому.
– Неправда. А люди?
– То же самое. Какая разница?
– Нет, есть разница, есть.
– Ну в чем?
– Ну... человеческое же тело.
– Люди тоже животные.
– Да, только... только не животные они. Они другие.
Хупер вздохнул.
– Вот слушай. Пока ты дышишь – ты живой. Верно? И всё так. А когда не дышишь, сердце останавливается и ты умираешь.
Киншоу огорчился, растерялся, не знал, как дальше спорить, Хупер вдруг вылупил на него глаза:
– Может, еще ты веришь в разные враки насчет души, и призраков, и всякое такое, а?
– Ну, в призраков...
– Уж если кто умер, так умер, и точка.
– Нет.
– Слушай... сам же видишь. – Хупер ткнул пальцем в кролика. Голова тяжело мотнулась в сторону. – Мертвый, – сказал Хупер.
Киншоу в тоске смотрел на кролика. У него путались мысли. Может, Хупер и правду говорил, только ведь это неправда.
– Если ты веришь во всякую там бессмертную душу, так ты и в призраков и в привидения должен верить.
– Нет.
– Но ведь считается, что призраки – это люди, когда они уже умерли, верно?
– Не знаю.
– Да. Это люди после смерти.
– А сам сказал, что когда умираешь – всё.
– Я-то не верю во всяких там призраков. Это ты веришь. Так получается.
Киншоу промолчал. Но успокоиться не мог.
– Так что смотри в оба. Только все это враки.
Киншоу опять взглянул на кролика и вдруг заметил большую рыхлую рану у него в ухе, и там было полно гноя, крови и червей. Он изо всех сил отшвырнул тушку. Она мягко, пусто шлепнулась в кусты.
Подняв глаза, он наткнулся на глаза Хупера, сощуренные, едкие. Теперь он отыгрался за то, что набрался страху в грозу. Больше Хупер ничего не сказал, отвернулся и зашагал по тропинке.
Киншоу думал и думал про червивую рану, и у него все обрывалось внутри. Мертвый кролик, который сперва казался таким чистеньким, сразу стал мерзким – поганый, заразный. Киншоу поскорей оглядел свою тенниску – не осталось ли пятна.
Вдруг Хупер стал быстро съезжать вниз, он ужасно размахивал руками, чтоб удержаться на ногах.
– Киншоу, Киншоу... Ой... Господи...
Там кончилась тропинка и начинался крутой спуск между двумя буграми, заросший папоротниками, высокими, по пояс. Земля была мокрая и скользкая после дождя. Хупер на ногах не удержался и покатился кувырком, вопя от страха.
– Киншоу...
Но Киншоу ничего не мог сделать, просто он очень осторожно шел следом, он прощупывал каждый шаг. Внизу раздался треск и вскрик. Птицы тут же вспорхнули с кустов и разлетелись по лесу.
– Ну, как ты там?
Молчание.
– Хупер? Ты чего?
Киншоу чуть наклонился вперед и съехал пониже.
– Хупер? Что там с тобой?
– Тут река. Я ее нашел. Я ее вижу.
Киншоу ужасно разозлился и бросился вниз, он продирался по взмокшей траве. Он поцарапал руку о торчащую ветку.
Хупер стоял на коленках и смотрел сквозь густые темные камыши.
– Ты не расшибся, оказывается!
– Нет.
– Я думал, ты чуть не умер, ты такой дикий вой поднял. Чего ж ты орал, если не расшибся?
Хупер только головой мотнул.
– Ну, боялся, что расшибусь. Гляди – вода, и куда-то она течет.
– Почему это?
– Она всегда куда-то течет. Все ручьи, все реки – всегда. Если мы пойдем за ней, мы отсюда выйдем. Так?
– Откуда ты знаешь?
– Это само собой ясно.
– Почему? Может, никуда она не выходит, а забирается все глубже в лес.
– Много ты понимаешь! Голова! Она именно выходит, и мы ее даже видели – под мостом, в деревне, соображаешь?