Я зашла в три магазина и оставила там две трети заработанных денег. Говяжья вырезка — приготовлю в соусе из белых грибов, заливные креветки, очищенные вручную, — две упаковки, белое вино за сорок пять злотых и масса всяких мелочей, которые женщине, давно перешагнувшей за тридцать, просто полагается иметь, а именно: крем от морщин с протеинами, разглаживающими кожу, с подтягивающим и омолаживающим эффектом и пр., бальзам для тела, новая суперстойкая тушь для ресниц, черное боди, отороченное потрясающими кружевами, к сожалению, с фирменной нашивкой. Когда продавщица назвала цену, я побледнела, но, чтобы не выглядеть дурой, пришлось его взять. Кроме того, я купила пояс для чулок, изумительные шелковые чулки и пару каких-то там еще. Голубому я купила шесть бутылок самого дорогого пива. Он любит пиво и будет толстым и некрасивым, но пусть знает, что я забочусь о нем, а еще авторучку, красивую, чтобы помнил обо мне на том конце света, ту, что я уже раз хотела ему купить, но истратила все деньги на гидромассажер. Боди и чулки меня убедила купить одна журналистка, вернее, ее статья («Как соблазнить и удержать партнера»). Хотя я с трудом дотащилась до поезда, но меня распирало от смеха при мысли, какую мину скорчит Адасик, увидев меня в этом сексуальном нижнем белье. И пусть этот образ (когда я втяну живот) он увезет с собой в Америку и там тоскует.
Я еле доплелась до дома и выпустила в сад кошек, которых Тося закрыла в комнате. Борис лежал под столом в кухне и притворялся, что спит. Он помахал хвостом и даже не встал. То ли он уже такой старый, то ли настолько ко мне привык. И первое, и второе — печально. Если и Адам будет меня так встречать, я подумаю, что мне делать, а из-за собаки не стану переживать. Я заварила отличный чай и залезла в ванну. Сначала немного расслаблюсь, потом приготовлю шикарный ужин, а потом… Кроме того, надо было посмотреть на себя в тех прелестных вещицах, которые я приобрела.
Когда наконец я встала перед зеркалом в ванной в этом совершенно потрясающем боди, на меня оттуда глянула настоящая нимфетка. Я взяла тушь, накрасила ресницы и осталась очень горда собой. Набросив халатик, готовая к трудовым подвигам, я отправилась на кухню.
Достала сковороду, поставила ее на газ, наклонилась к морозильнику, чтобы засунуть шампанское — пусть охладится. Крышка морозильника с сухим треском отломилась. Внутри был сплошной лед. Горы льда. Ненавижу размораживать холодильник, скоблить его изнутри, все из него выгружать, разбирать, выбрасывать, проверять, заплесневел ли уже клубничный джем, купленный бог весть когда, или нет… Но выхода не было. Крышка приказала долго жить, а ведь вечер обещал быть таким приятным. Я принялась усердно вынимать всякую всячину из холодильника. В частности, кусочек сыра, с которым мы были, наверное, одногодки, и ягодный джем — сверху, надо предполагать, уже вырос антибиотик, потому что из-под крышки виднелась плесень, и ребрышки, почуяв запах которых Борис вмиг вырос возле меня и принялся по-дружески убеждать, что он молодой, умный и истощенный пес и так далее. Я была так занята извлечением из холодильника моих тронутых разрушающим действием времени запасов, что не заметила, как в кухне потемнело от дыма.
Тефлоновой сковороде, которая уже долгое время стояла на зажженной плите и про которую я забыла, пришел конец. Я сунула ее под струю холодной воды, при этом больно обожгла правую руку. Кухню заволокло облако горячего вонючего пара. Я схватила нож и пырнула в нарост льда в морозильнике, чтобы отколоть кусок и приложить к руке. При этом проткнула две пары новых кол-гот, которые были совсем не заметны под шубой льда. Вот результат чтения женских журналов — в каком-то кретинском издании я прочитала, что колготы следует держать в морозильнике, они тогда дольше носятся. Мои прослужили недолго.
Я начала наводить порядок на кухне.
Когда снова взглянула на часы, было уже пятнадцать минут восьмого. Кухня выглядела как после стихийного бедствия, у меня оставалось полчаса на приготовление шикарного ужина. Я вынула сковородку из мойки и поняла, что она уже никогда ни на что не сгодится. Вспомнила, что в кладовке под лестницей есть другая, старая, чугунная, оставленная на всякий случай, и кинулась за ней. В прихожей больно ударила ногу и наступила на что-то мягкое. Тем мягким было масло. Разодранный пакет и обрывки пергамента привели меня в то место, где Борис изображал из себя дохлую собаку. Застряв под тахтой, он не дышал. Говяжья вырезка бесследно исчезла. Я собрала овощи, соскребла остатки масла, вылила полфлакона жидкости для мытья посуды на коврик в прихожей и принялась драить пол.
Торжественный ужин с каждой минутой отдалялся. Я вспотела, устала и… по-прежнему оставалась сексапильна, что с удовольствием отметила, взглянув на себя в зеркало в прихожей, хотя боди не очень подходило для замывки коврика в передней. Я вернулась в кухню и подлила воды в кофейную гущу в стакане. Вот уж действительно, жизнь нелегка. В ванной я отхлебнула чаю и подкрасила губы Тосиной помадой, которую, правда, дочь использует не для губ, а чтобы написать в прихожей на зеркале: «Разбуди меня завтра в семь». Я выглядела, как Мессалина [12]. Голубой будет сражен наповал, когда увидит меня, ей-богу. Любой бы не устоял.
Как-то раз я, к своему удовольствию, обнаружила, что если пьешь вино, то работа убывает на глазах. После второго стакана чая ее не убавилось, однако поубавилось уверенности, что на кухне следует навести порядок. В конце концов, я здесь живу не одна. Я приготовила креветки и накрыла на стол. Салат из креветок и вино — тоже неплохое меню на вечер. Борис скулил под дверью и хотел немедленно выйти во двор. Еще бы, килограмм вырезки — это все-таки много. Я открыла дверь, и этот подслеповатый идиот с заливистым лаем бросился вон. Мой обожаемый Сейчас серым пушистым шариком пулей влетел на яблоньку.
— Борис, ах ты, старый дурак! — закричала я во все горло и очертя голову кинулась следом за ним, а за мной захлопнулась дверь.
Сейчас, скорчив удивленную мордочку, сидел над самой головой у Бориса.
Пес, прижав уши, дружелюбно завилял хвостом, словно желая сказать: «Я все перепутал, извини».
Я взяла кота на руки и направилась к дому. Боди, прикрытое легким халатом, — не очень подходящий наряд для октябрьского вечера. Мне хотелось как можно скорее войти в дом, переодеться, порезать помидоры. Я дернула за ручку, она осталась у меня в ладони. Вторая ее часть, с едва выступающим штырем, осталась в двери. К сожалению, я оказалась не с той стороны двери. Опустив Сейчаса на землю, я попыталась вставить ручку в отверстие так, чтобы хоть немножко подцепить замок. В разгар этих манипуляций послышался глухой стук с другой стороны двери. Не долго думая я запахнула халат и, нимало не заботясь о том, как выгляжу, побежала через внутреннюю калитку к Уле. Постучала в окно кухни, в дверях появился Кшись и чуть не упал при виде меня, а видок у меня был сногсшибательный: чулки в сеточку, черное боди, и все это на фоне мрачной осенней погоды.
— Кшисик, я не могу войти в дом… — вздохнула я и показала дверную ручку.
Кшись молчал, глотая слюну.
— Ули нет, — сказал он минуту спустя.
— Помоги мне попасть в дом! — взмолилась я. — Ты не видишь, как я выгляжу? Адам должен вот-вот вернуться!
— Вот именно вижу… — сказал Кшисик. — Но Адам — мой друг.
— Черт побери! — разозлилась я. — Возьми что-нибудь и иди со мной, что мне здесь — замерзнуть до смерти?
Какое имеет отношение к делу, что Адам — его друг? Кшись неуверенно взял у меня дверную ручку, внимательно ее осмотрел, словно никогда в жизни не держал в руках подобной дряни, и достал ящик с инструментами.
— Учти, я ни о чем знать не знаю, — предупредил он меня.
Меня мало интересовало, о чем таком он знает и о чем не знает, я не была готова к философским беседам типа cogito, ergo sum [13]. Распахнув калитку, я помчалась к дому, за мной быстрым шагом двинулся Кшись. Он с минуту поковырялся в двери и тут же ее открыл, я влетела в дом и немедленно налила себе рюмку коньяка — замерзла до мозга костей. Кшись закрепил ручку, в дырочки вставил гвоздь и надежно его загнул, поглядывая на меня с подозрением.
12
Мессалина — третья жена римского императора Клавдия. Имя, ставшее нарицательным для женщин, занимающих высокое положение и отличающихся бесстыдством и распущенностью.