Глаза усталые, но волосы я уложила Тосиной щеткой, выглядела неплохо. Я похудела, но меня это мало заботило. Как выглядел бы мир без мужчин? Он был бы полон счастливых толстых женщин.
Я не хотела быть счастливой, хотела быть с Адамом.
Звонок домофона заставил меня сорваться с места. Еще слишком рано! От калитки шла пани Стася, она оставила велосипед возле сарая. Какое счастье, что я уже не одна! Я радостно открыла дверь, пани Стася протянула мне с порога яйца. Молока уже нет, пала последняя корова.
— Войдите, пани Стася, попейте чайку.
Пани Стася расплылась в наидобрейшей на этой земле улыбке и присела на краешек стула в кухне.
— За чаек спасибо… а вот от сигареты, пани Юдита, не откажусь…
От удивления я чуть не грохнулась на стул.
— Вы же не курите!
— Нет, но сегодня чой-то в поясницу вступило… С утречка помолилась лопате за домом, куда уж мне в мои годы…
Я подала пепельницу и сигареты. «Помолиться лопате» — значит, поработать с лопатой, вскопать грядку или огород. До чего же я люблю слушать, как говорит пани Стася! В ее языке столько жизни. Помнит ли еще кто поговорку: «В лесу живем, в кулак жнем, пню кланяемся, лопате молимся»? В речи пани Стаей намного больше правды, чем во всей нашей жизни, полной невнятного трепа.
— У вас сегодня праздник, что ль, какой? — улыбнулась моя гостья, и я поняла, что хорошо выгляжу.
— Надеюсь, — сказала я и поверила в это всей душой. Тося влетела в дом, окинула меня взглядом и помчалась наверх.
— Тося! Голубцы! — крикнула я ей вслед.
Через минуту послышался топот Тося сбежала обратно вниз.
— В четыре за мной приедет папа!
— Ты же знаешь — в четыре я жду Адама! — Мне стало гадко, настолько гадко на душе, что перестала радовать неожиданно выпавшая возможность пообедать вместе с дочерью. — Ты это специально делаешь?
— Что?! Я должна провалить экзамены только из-за того, что приезжает Адам? Как ты можешь встречаться с ним после того, что он тебе сделал? У тебя вообще нет чувства собственного достоинства! — сказала моя родная дочь. — Я должна в пять быть на занятиях в городе, и это здорово, что за мной приезжает отец! Ты, наверное, завидуешь, потому что он обо мне заботится! — Тося отодвинула тарелку с голубцами и встала из-за стола. — Ты не ценишь того, что делает для меня папа…
Я сидела в кухне перед двумя тарелками с нетронутыми голубцами. Мне не хотелось ссориться с Тосей. Я столкнулась с проблемой ребенка, у которого разведенные родители. Мне это все известно, однако горечь постепенно поднялась от желудка к горлу. Этого мне только недоставало: начала реветь из-за собственной дочери, да к тому же сейчас, когда я накрашена и при этом так хорошо подведены оба глаза. Нет!
Сейчас запрыгнул на стол и потянулся мордочкой к тарелке, фыркнул. Мне не пришлось его прогонять, он сам недовольно отвернулся и соскочил на стул. Потомчик послушно сидел возле ножки стола и намывал себе мордашку. Я переложила голубцы обратно в кастрюлю.
Сегодня мне предстоит важнейшее дело в моей жизни — разговор с Адамом. И мне не помешают ни Тося, ни нынешний Йолин супруг. Когда без десяти четыре я услышала гудок домофона на калитке, сердце у меня опять было готово вырваться черт знает куда. Я выскочила из ванной, но Тося подошла к домофону первой. Приехал Эксик.
— Я уже иду, папочка! — крикнула Тося, а я пошла к калитке. Само собой разумеется, я не обязана принимать его в доме, даже если это дом его дочери. Он может подождать ее у входа. Я накинула пальто, Эксик стоял в саду, улыбался мне.
— Ты хорошо выглядишь, Юдита.
Я подала ему руку, он задержал ее в своей ладони как-то слишком долго.
Именно так и застал нас Адам.
Я не слышала — Эксик не выключил двигатель, был уверен, что здесь никто не заберется к нему в машину. Адам стоял у распахнутой калитки и смотрел на меня… просто смотрел, а я улыбалась. Потом я вырвала свою руку из ладони Эксика и бросилась к калитке.
И поняла, что глаза у меня болели от того, что я не видела его столько месяцев, и это была единственная причина. Я видела, как он стоит, какой-то другой после этой Америки, — как будто бы грустный? — видела, что он не улыбается мне, и чувствовала, что начинаю никнуть на этих нескольких метрах, которые отделяют меня от него, и моя радость куда-то уходит, и тревожное беспокойство, с которым я долго боролась, снова берет верх. Я остановилась перед Адамом, стояла как столб, а мне так хотелось, чтобы он меня обнял, но он даже не шевельнулся. Неужели он так сильно изменился за эти несколько месяцев? Такое возможно?
— Добрый день, — сказал Адам, словно пришел к хозяйке купить яйца, или в магазин, или в какую-то контору, или получить паспорт, и холодно протянул мне руку.
— Привет, Адам! — Тося как будто выросла из-под земли и впервые в жизни покраснела. Они, как обычно, ударили ладонью об ладонь, но на этот раз получилось неестественно. Тося схватила под руку отца. — Мы уже должны идти, — проговорила она, и они ушли.
Я осталась одна, Адам отвел глаза, посмотрел на дверь дома.
— Можно мне войти?
— Да, пожалуйста, — ответила я, как если бы я работала на почте и вручала кому-то заказное письмо.
Адам направился к дому, я плелась за ним, как теленок, которого ведут резать.
— Может быть, выпьешь чаю?
Я не смотрела на него, не знала, как себя вести, не хотела видеть избегающего меня холодного взгляда. Я пошла в кухню и поставила чайник.
— Спасибо, я спешу.
Борис поднял голову, встал, на прямых лапах подошел к Адаму, виляя опущенным хвостом, Адам легонько шлепнул его по голове, Борис поднял морду и посмотрел нам вслед, а мы вместе направились в комнату. Адам похудел. Он наклонился, отключил компьютер, смотал кабель, но на меня не смотрел, не видел, как я хорошо выгляжу только потому, что он должен был это заметить, должен был соскучиться по мне, должен был все вспомнить. Он разъединял провода, а из меня уходили жизнь и радость, что я наконец его вижу. Я ушла в кухню за документами и ключами от машины. Одежда, которую он достал из шкафа, лежала на кровати, Адам носил ее в машину, ему пришлось несколько раз возвращаться.
— Еще дрель, — тихо сказал он.
Я открыла шкаф и вытащила из-под своих кофточек дрель, положила на кровать, пусть уж он ничего не забудет это, собственно говоря, все, все его имущество. Обернулся за четыре ходки, загрузил одну машину, и ни следа не осталось от мужчины моей жизни.
И казалось, он совсем не настроен был со мной говорить.
Адам взял монитор, я услужливо придержала дверь, а сердце у меня так обливалось кровью, что стал красным пол, я это отчетливо видела, но он этого не замечал. Я стояла в дверном проеме, и слова застревали у меня в горле.
Что ты делаешь, Адасик Голубой? Почему ты меня разлюбил?
— Ну, держись! — попрощался Адам. — Я должен бежать. Он взял дрель, положил ее на компьютер, монитор уже был в машине, огляделся кругом, не забыл ли чего, на меня даже не взглянул.
«Ты меня забыл!» — хотела я крикнуть, но, конечно, не сделала этого.
— До свидания, — сказала я, глядя, как он прошел к воротам, открыл их, сел в машину. Я заперла ворота, пошла на кухню и что есть мочи стиснула зубами руку.
Вечером пришла Уля.
— Я видела Адама, — сказала она, выжидая, как отреагирую я.
— Я тоже, — ответила я, и у меня даже не было желания предложить ей чай.
— Ты поговорила с ним? — спросила подруга.
«Я хочу быть одна! — крикнула я. — Хочу быть одна, я всегда одна, у меня ничего не получается, в моей жизни нет ничего постоянного, я не хочу сейчас с тобой говорить, потому что начну рыдать от отчаяния, а ты будешь мне говорить, как замечательно прожить всю жизнь с одним мужчиной и какой замечательный Эксик, а я не желаю это слушать! У тебя своя жизнь, у меня — своя!»
Я открыла глаза и увидела приветливое Улино лицо.
— Я хочу побыть одна, — прошептала я. — Прости, Улька, у меня сейчас нет сил с кем бы то ни было говорить, даже с тобой. Мне надо, — и я почувствовала, что у меня срывается голос, — мне надо подумать, что делать, как жить… Я должна… понять… почему…