— Здорово! — глядя на танцующую Красовскую, сказал Коля.
Надя нахмурилась.
Внезапно Зоя Павловна захлопала в ладоши.
— Рая, — сказала она, — смотри на дирижера, — он так ясно показывает.
— Он хочет, чтобы я умерла, — сказала балерина, тяжело дыша. — Откуда такой темп?
— Так у Чайковского, — сказал дирижер.
— Если тебе трудно, значит, ты неправильно живешь на сцене, — сказала Зоя Павловна. — Отдохни, приди в себя, а потом начнешь сначала.
Сквозь коридор, образовавшийся из болельщиков, ступая всей ступней, некрасивой, тяжелой походкой прошла балерина. Болельщики старались на нее не смотреть. Техническая служащая поднесла к губам Красовской стакан с водой. Та сделала один глоток, не прикасаясь руками к стакану. Ее руки в это время вырвали у технической служащей полотенце.
— Мамочка, мамочка моя дорогая! — причитала балерина, вытирая лицо и плечи.
— Раечка, миленькая, — попыталась успокоить ее пожилая женщина.
— К черту! — сказала балерина.
Она подошла к какой-то лесенке из трех-четырех ступенек, очевидно детали декорации, и, став коленями на одну из них и упершись локтями в другую, отдыхала в такой позе, одинокая и жалкая.
Зоя Павловна шепталась с постановщиком. Дирижер переговаривался с оркестром. Только один Коля не мог оторвать взгляд от Красовской.
— Не смотри туда, — шепнула Надя.
Но Коля не шелохнулся. Тогда Надя отошла от него.
Знаменитая балерина заметила юношу и сказала одно слово:
— Видал?!
Это было сказано с какой-то мучительной злостью.
— Пока Раиса Дмитриевна отдыхает, — вновь зазвучал из репродуктора голос постановщика, — пройдем па де сис. Благо с нами сегодня Зоя Павловна.
На сцену выпорхнули ученицы хореографического училища. Среди них — Надя и Галя.
Теперь Коля как бы разрывался между танцующими на сцене девушками и Красовской. Тем более, что до него время от время доносился голос Зои Павловны, хвалившей своих учениц:
— Молодцы!.. Хорошо, девочки!.. Прекрасно, Надя!..
Коле стало обидно за знаменитую балерину.
А Красовская, вновь увидев сочувственный Колин взгляд, не меняя позы, махнула рукой в сторону сцены:
— Туда, туда смотри.
Рядом с пультом помощника режиссера стоял телевизор, на экране которого был виден дирижер, размахивающий своей неумолимой палочкой. Красовская погрозила дирижеру кулаком.
Когда окончился па де сис, технические служащие протянули девочкам стаканы с водой и полотенца.
Надя, совсем как Красовская, причитала:
— Мамочка, мамочка, мамочка…
И Коля понял, что это не жалоба. Наверно, подумал он, балеринам надо что-то шептать после трудного танца, чтобы быстрей восстановить дыхание.
Надю все поздравляли, и девочка даже не смотрела на Колю.
— Раиса Дмитриевна, пожалуйста, еще раз, — сказал постановщик.
…На этот раз и Коле было ясно — у Красовской что-то не получалось. Ее движениям не хватало легкости, изящества.
— Рае не надо было отдыхать, — тихо сказала Зоя Павловна. — Она остыла. — И захлопала в ладоши: — Не то! Сначала. Отдыхать не будешь. В танце отдохнешь!
Рядом с Колей парикмахерша шепнула пожарнику:
— У нас есть три отличные Авроры. Зачем нам еще одна?
Эти слова Коля воспринял как удар в спину, как позорное предательство.
Вдруг дирижер постучал по пюпитру:
— Николай Александрович, время репетиции истекло. Я должен освободить оркестр. Скоро вечерний спектакль.
Помреж вышел на сцену:
— А у меня рабочие, с утра…
— Внимание! — произнес постановщик. — Все свободны. Оставьте дежурный свет.
Погасли огни рампы. Все участники репетиции, рабочие сцены и технические служащие в белых и черных халатах быстро разошлись.
Зоя Павловна и постановщик поднялись на сцену. Здесь сейчас царил полумрак. Сев на стул, предложенный режиссером, Зоя Павловна сказала:
— Ну, вот что, снимай свой парик, девочка, и начнем работать. Спокойно и без нервов.
У рояля, стоявшего за кулисами, Коля увидел дирижера. Коля огляделся и заметил, что, кроме него и дирижера, за кулисами нет никого.
— Надя, Надя, — шептал Коля, мечась по коридорам театра.
Наконец он увидел девушку. Надя стояла в компании своих друзей и весело смеялась.
— Надя! — позвал он ее негромко.
А на сцене шла работа. То и дело раздавались хлопки Зои Павловны, и знаменитая балерина начинала свой танец сначала.
… — Я знаю, о чем ты меня хочешь спросить, — на минуточку покинув своих друзей, сказала Надя Коле. — Как я к тебе отношусь? Положительно или отрицательно? Отрицательно. Да, да, от-ри-ца-тель-но.
Легко, свободно, неузнаваемо изящно танцевала на сцене Красовская.
Когда она закончила танец, к ней подошла Зоя Павловна.
— Вот сейчас совсем другое дело. Ты сама почувствовала?
— Да, — тяжело дыша и в то же время счастливо улыбаясь, ответила знаменитая балерина. — Только я боюсь, что не смогу повторить.
— Да ты теперь не сможешь иначе, глупенькая. Пойдем.
Постановщик протянул Красовской полотенце. Дирижер встал из-за рояля и поцеловал балерине руку. Красовская, достав откуда-то термос, сделала глоток и улыбнулась дирижеру, которому еще совсем недавно грозила кулаком.
— И никто не видел. И никто, никто не видел, — шептала она.
— Я видел… — послышался голос из глубины кулис.
Это сказал Коля. С ним произошло что-то странное. Он не смог после разговора с Надей уйти из театра. Коле почему-то показалось, что он непременно должен увидеть победу Красовской, словно эта победа могла принести ему утешение. И он стоял, прислонившись к витой железной лестнице, а Зоя Павловна, Красовская, режиссер-постановщик и дирижер смотрели на растерянного мальчика, в глазах которого блестели слезы.
«Тихо. Идут экзамены» — было написано на двери Колиного класса. Возле нее толпились счастливчики, для которых экзамен был уже позади, и теперь они волновались за судьбу своих товарищей. Среди счастливчиков оказался и Женя Липатов. Из-за двери то и дело доносилось:
— Грибоедов родился в тысяча…
— Пушкин родился…
— Грибоедов родился…
За экзаменационным столом сидели молодая учительница литературы Лидия Николаевна, заведующий учебной частью и несколько представителей из гороно.
— Аристов, Аникина, Боровиков, — негромко произнесла Лидия Николаевна, глядя в экзаменационный листок.
Три руки протянулись к лежащим на столе билетам. Одна рука решительно взяла первый попавшийся билет, другая — после некоторого метания, а третья повела себя совсем малодушно: хватала то один билет, то другой…
— Боровиков! — послышался строгий голос учительницы.
Рука застыла в воздухе, потом, словно отчаявшись, упала наугад. Но в последний момент она все-таки изменила направление и взяла не тот билет, на который падала.