Дилан медленно следил взглядом за каждым движением ее тела под просторным розовым с белым платьем для беременных.
Есть что-то прекрасное и даже сексуальное в женщине, ждущей ребенка... А эта женщина, если верить ее словам, носит под сердцем... его ребенка.
Он прерывисто вздохнул и почувствовал, как екнуло сердце от осознания огромности того, что ложится на его плечи.
Неужели он начисто забыл о том, как занимался с ней любовью? Забыл, что они были так близки, что она отдалась ему и их уста сливались в поцелуях, что их тела сплетались в страсти, лаская друг друга, – и все это во имя того, чтобы дать жизнь маленькому человеческому существу?
Дилан крепко зажмурился, пытаясь вспомнить хотя бы что-нибудь. Но вместо воспоминаний зияла черная дыра, провал, и этот провал был его прошлым, его жизнью.
Если быть честным, по-настоящему честным, он не имеет права ни отмолчаться, ни выбросить из головы ее слова. Женщина была искренна, так звучал ее голос. Он верил ей.
Дилан вдруг вспомнил ту теплоту, которую увидел в ее глазах, когда они столкнулись на тротуаре, а потом теплота сменилась странной настороженностью...
Но если она сказала правду и он действительно отец ребенка, то они оба несут ответственность, и разумно будет, если между ними установятся прежние отношения, какие, возможно, были у них до этого случая.
Однако, вернувшись недавно из госпиталя к себе в комнату, он не смог найти хотя бы какую-нибудь мелочь, вещицу, записку, которая напомнила бы ему о присутствии в его жизни женщины.
Что-то здесь не так.
Дилан вздохнул и закрыл лицо руками. Загадка покрытого мраком прошлого неожиданно повернулась к нему совершенно непредвиденной стороной.
Инстинктивное чутье и письма, найденные в почтовом ящике, невольно всколыхнули память лишь о Грейс-Харборе.
Нет, ситуация уже во многом помогла ему, а несколько часов пребывания в этом городе позволили сделать немало открытий, но, правда, не таких, как признание Мэгги, повергнувшее его в шок!
– Но вы помните хотя бы... что-нибудь? – Голос девушки прервал затянувшееся молчание.
Что-то похожее на улыбку тронуло губы Дилана, когда он покачал головой. Он встал и заходил по комнате.
– Хотелось бы верить тому, что вы сказали. – В голосе его была печаль. – Странно то, что, придя в себя и вернувшись из госпиталя, я, как оказалось, не забыл те обыденные дела, которыми занимается каждый человек, возвратившийся после долгой отлучки домой, все то, чему он научился в процессе своей жизни. Но от меня ускользает что-то другое, личное, мое прошлое, личные связи, то, кто я сам... Именно все это стерлось из памяти, исчезло... – Он внезапно остановился перед Мэгги. – Я растерялся... словно меня бросили в океан без всякой надежды на спасение. А мне остается лишь держать голову над водой, чтобы не захлебнуться...
Боль в его голосе разрывала сердце Мэгги. Ей снова захотелось протянуть руку, коснуться его, успокоить и как-то помочь.
– Вам, должно быть, очень тяжело, – сказала она, стараясь казаться спокойной.
Дилан горестно вздохнул.
– Я не помню вас... не помню ваше имя... а вы говорите, что ждете от меня ребенка!.. – Он умолк. Мэгги услышала, с каким трудом он проглотил комок в горле. – Я не хочу ни от кого слышать слов сочувствия.
Мэгги встретила взгляд его серых глаз, и все изменилось в воздухе, словно перед грозой. Она ощущала, как каждый нерв в ней напряженно ждет того момента, когда руки Дилана обнимут ее и их губы, как тогда, сольются в поцелуе...
– Как вас зовут? – спросил он прозаично, оборвав ее мечты.
– Мэгги, – глухо промолвила она. – Мэгги Фейрчайлд.
– Мэгги, Мэгги, – тихо повторил он, закрыв глаза.
Ее имя, слетевшее с его губ, казалось ей любовными ласками. Затаив дыхание, она мысленно помолилась за себя и своего ребенка.
– Мне очень жаль, но я не помню вас. – Голос Дилана тут же погасил вспыхнувшую искру надежды. Когда Мэгги снова посмотрела в его глаза, она увидела в их глубине ту же печаль и отчаяние.
– Но... если вы ничего не помните, почему же приехали в Грейс-Харбор? – не выдержала Мэгги.
– Потому что это единственное, что связывает меня с моим прошлым, – ответил Дилан.
– Я ничего не понимаю.
– Спустя две недели после моего возвращения из госпиталя я просматривал почту, накопившуюся за месяцы моего отсутствия, – пояснил он. – Кроме всякой ерунды, в почте оказались два письма из Грейс-Харбора. От адвоката. Его зовут, кажется, Джеред. – Он нахмурился и стал шарить по карманам своих джинсов.
– Мак-Эндрю, – помогла ему Мэгги.
– Да, верно. – Дилан оставил карманы в покое. – В первом письме он сообщал мне, что является судебным исполнителем завещания Розмари и Уильяма Фейрчайлд. Я наследник, и Мак-Эндрю просил меня не медля встретиться с ним. Во втором письме он повторил свою просьбу. – Дилан вопросительно посмотрел на Мэгги. – Ведь вы тоже наследница, не так ли?
– Да, – ответила Мэгги.
– Значит, вам известно, что в завещании? – спросил Дилан.
– Да, известно, – подтвердила Мэгги. – Но вам лучше поговорить с адвокатом Джередом, – поспешила добавить Мэгги, увидев по его глазам, что он собирается засыпать ее вопросами.
– Я как раз направлялся к нему, когда столкнулся с вами, – пояснил Дилан. – Думаю, я уже опоздал на встречу.
Мэгги внезапно почувствовала усталость и посмотрела на часы над камином – на них было только чуть более четырех.
Ей казалось, что все ее силы иссякли. Во время осмотра доктор Уитни спросил, хорошо ли она спит, и она пожаловалась на недавнюю бессонницу. Доктор посоветовал при малейшем чувстве утомления отдыхать и даже поспать, если хочется. Видимо, сейчас именно такое время, когда ей нужно прилечь.
– В сущности, еще не так поздно, – Мэгги сама удивилась, что сказала эти слова. – Джеред славится своей работоспособностью. Я уверена, вы застанете его в офисе.
Дилан увидел усталость в глазах Мэгги и понял, что их встреча далась ей нелегко.
– Я, пожалуй, тут же пойду к нему. Но нам так много надо... э-э-э... обсудить. Можно мне навестить вас завтра?
– Я всегда дома, – ответила Мэгги, ибо знала, что после беседы с адвокатом им этого не избежать.
Дилан ушел. Услышав, как захлопнулась дверь дома, Мэгги, подойдя к окну, смотрела вслед Дилану до тех пор, пока он не скрылся из вида.
Ребенок вел себя активно, словно хотел привлечь ее внимание. Мэгги улыбнулась и, легонько, круговыми движениями поглаживая живот, покинула гостиную.
Несколько месяцев назад она превратила небольшую спальню для гостей в детскую, перекрасив стены и увешав комнату веселыми зверюшками из джунглей. Здесь она и любила теперь отдыхать.
Мэгги обзавелась столиком для пеленания, ванночкой и шкафом, где аккуратными стопками лежали детские одеяльца и белье.
Из гаража она извлекла отцовское старое кресло-качалку и сама привела его в порядок. Теперь оно стояло на круглом плетеном коврике, покрывавшем сверкающий паркет пола. Не хватало только кроватки, но она уже была куплена и ждала своей очереди пока в несобранном виде.
Мэгги устало опустилась в кресло-качалку и принялась разглядывать зверюшек. Ветерок, залетавший в открытое окно, заставлял подвешенные игрушки кружиться и плясать в воздухе.
Протянув руку, Мэгги открыла дверцу шкафа и вытянула крохотный вязаный свитерок. Ее мать умерла, когда Мэгги было пять лет, но отец любил рассказывать дочке, какой мастерицей та была и как прекрасно вязала.
Порывшись в старых коробках в гараже, Мэгги отыскала материнские журналы вязания, купила шерсть и с помощью владелицы магазина, где продавалось все необходимое для рукодельниц, научилась простой вязке. Она успела связать себе шаль и несколько детских вещиц.
Прижав свитерок к груди, Мэгги вспомнила, как заледенели серые глаза Дилана, едва он узнал о ребенке. Он не поверил.