Ответа профессора Багмута я не услышала, зато явно представила себе выражение его лица.
«Безобразие! — возмущаюсь. — Чего он так на него взъелся?»
— … то-то же, — вновь загремел бас врача. — Давно бы так, давно!
— А долго меня там продержат, Иннокентий Кириллович?
— Игорь Петрович — волшебник. Ну, допустим, месяца два…
Слышно, как Лидия Гавриловна всплеснула руками.
— …без меня…
— Скажи, что ты хочешь взять меня в Сулумиевку, — рвётся к двери Руслан.
— Спокойно, дружище, — останавливаю его. — Бабушка знает.
— Почему же?..
— Стало быть, не доверяет полностью. И правильно.
— Я вам — кто? Чужая.
— Чу-жа-я?! — восклицает Руслан удивлённо. — Сказала!
— Т-с-с, — указываю на дверь.
Не расскажу же я Руслану, как его отец встретил моё предложение, подсказанное проректором Шамо! Усмехнулся, ответив уклончиво, что весьма тронут таким великодушием, затем, как бы опомнившись, добавил: «Посмотрим, не будем торопиться». — «А ведь надо, Трофим Иларионович».
Он как бы весь преобразился. Точно сказать, что стряслось с профессором в тот момент, не берусь, в одном лишь уверена: моё «а ведь надо» проложило дорожку в этот комсомольский парк, к скамейке, на которой сейчас сижу как на иголках.
Багмут-старший назначил мне это свидание.
Вечерний ветерок морщит озеро, искажая отражения золотисто-розовых облаков. На берегу застыли тёмные человеческие фигурки — рыбаки. Удивительным терпением и выдержкой обладают они! Любопытно, смогла бы я просидеть целый день с удочкой и ждать, пока клюнет глупенький карасик? Сомневаюсь. У меня совершенно другая натура, я ужасно непоседливая. Недаром мой отец однажды сказал, что я ему напоминаю ртутный шарик. Правда, он тут же счёл нужным добавить: «Хотя иногда по усидчивости Галка превосходит самых упрямых учителей». Он имел в виду маму и, конечно, себя.
У того берега озера, в чёрной водяной глади отражаются белыми змейками несколько молодых берёзок… И в лесу вблизи Тумановки есть берёзовая роща. Как-то раз — я тогда ещё ходила во второй класс — мы с отцом отправились смотреть «тихий праздник цветения берёз».
Домой мы вернулись усталыми и счастливыми.
Я любила свой дом. В нашей хате всё говорило о скромности, непритязательности хозяев. Старая мебель, ситцевые занавески, жестяной абажур, даже старомодные ходики с гирями, какие теперь редко встретишь и в антикварном магазине. Зато — уйма книг. Толстой, Шевченко, Леся Украинка, Горький, Фадеев, Гончар. И музыкальные инструменты — баян, скрипка, гитара… Ноты, стопки пластинок.
Помнится, особенно мы любили весеннюю пору. Отец, бывало, говорил, что на рассвете слышит, как синичка клювом постукивает в наше окно, приглашает нас всех на улицу. Ему и в слякотную, промозглую пору мир был мил, так как он всегда находил необычное в обыденном. Это чувство любви к природе развилось во время воины, на фронте, где поминутно рядом с Жизнью шагала Смерть. Ничего удивительного! Земля, впитавшая хоть несколько капелек твоего пота, а что уже говорить о крови, становится тебе самой родной, самой любимой, самой прекрасной.
— Добрый вечер, Галина Платоновна.
Трофим Иларионович. Уф, наконец-то! С букетиком герберы… Тот же тёмно-серый костюм, в том же серобелом галстуке, в тех же жёлтых туфлях с царапинкой на правом носке.
— Приношу извинения, рассчитывал на такси и…
— Ничего, ничего, — протягиваю сонным голосом.
Другой бы на месте Багмута прыснул мне в лицо:
«Послушайте, не притворяйтесь», а Трофим Иларионович лишь усмехнулся той улыбкой, из-за которой, по совету тёти Ани, его следовало бы выставить в витрине с сигнализационным устройством…
Странно, весьма странно. Если отношения профессора ко мне остались такими же, какими были в день нашего знакомства, то мои к нему стали до удивления противоречивыми. Багмут — строгий экзаменатор, который вот-вот выведет мне аккуратную двойку, заботливый родитель знакомого мне мальчишки-сорванца и… сам беспомощный ребёнок.
Шагаем вдоль озера по тёмной аллее. Он говорит, я — молчу. В голове у меня ни одной мысли, пустота. Ругаю себя. «Чего молчишь, как дурочка набитая? Нельзя же так!»
— Руслан — мальчик общительный, к жизни в Сулумиевке привыкнет быстро, — заявляю, и тут на ум, толком объяснить почему, не могу, приходит мысль: — Мне с удовольствием поможет Оксана Ивановна.
До сих пор я не придавала значения тому факту, что Кулик, будучи аспиранткой, работала под руководством Трофима Иларионовича и что она накануне моего приезда прислала профессору письмо. Теперь же с нетерпением жду, что скажет Багмут об Оксане…