— В сорок первом году мы защищали и Сулумиевку от фашистов. Я тогда был младшим лейтенантом, стрелковой ротой командовал. Тут, честно говоря, немец нас крепко помял и окружил…
Молча переглядываемся, с сочувствием ждём продолжения рассказа. Но гость достаёт из бокового кармана справку и подаёт её сидящей подле него Софье Михайловне.
Справка переходит из рук в руки. Написана она председателем нашего сельсовета Семёном Михайловичем Мирошником. Читаю и я:
«Документы при подходе немецко-фашистских оккупантов к Сулумиевке были сожжены. Интересующий вас человек (приблизительно 1931 года рождения) десятилетний в ту пору мальчик Вася Кусенко опросом местного населения не установлен».
— Такой у нас не проживает, — заявляю я авторитетно. — Мы бы знали.
— Галина Платоновна — руководитель красных следопытов, — объясняет Лариса Андреевна. — Да и я бы знала: родилась здесь, выросла.
— Какая досада, — вздыхает Анатолий Владимирович. — Но ведь был такой мальчик, был! — восклицает он. — Бесстрашный паренёк!..
Хочется спросить: «Может, это случилось в другом месте, да и фамилию, имя могли забыть? Сколько лет минуло!» Однако молчу.
Тишина. Гость то и дело пожимает плечами, вздыхает. Вдруг он встаёт, подходит к окну и, указывая на холм, на котором раскинулся фруктовый сад, спрашивает:
— А по ту сторону холма есть село?
— Нет, — отвечает Лариса Андреевна. — Правда, было до войны, Камышовка. Немцы его сожгли дотла, вместе с жителями: командир партизанского отряда был камышовский.
Опять тягостное молчание. Угрюмые, задумчивые лица.
— Тогда он из Камышовки! — произносит задумчиво Анатолий Владимирович. — Мальчик полз к нам с той стороны… Может… как знать?
— А какой подвиг совершил мальчик? Расскажите, пожалуйста, — прошу.
…Тонкий зубчатый лес, заболоченный луг, камыш, чёрные и рыжие клубы дыма с огненными сердцевинами — рвутся снаряды.
Пушки, миномёты, автоматы, штыки — ничто не в силах пробить брешь в нашей обороне. Полк майора Козлова стоит насмерть. Тогда гитлеровский генерал бросает на этот маленький клочок земли авиацию, подтягивает на транспортёрах пополнение, окружает полк, прижимает к непроходимому болоту.
Гремит радиорупор, картавый голос горланит: «Русские, сдавайтесь! Ваш полк окружён, рассечён, вы голодаете, у вас нет боеприпасов, много тяжелораненых…»
К сожалению, всё это было правдой.
В первую ночь окружения ни одному нашему воину не удаётся проскользнуть сквозь сплошную стену заградительного огня и фейерверк осветительных ракет.
В особо тяжёлом положении оказалась рота младшего лейтенанта Пекуры. Её бойцы стоят уже около двадцати часов по пояс в болотной воде и сдвинуться с места до наступления сумерек не могут. Раненых приходится держать на «стульчиках», сплетённых из рук.
Пекура, однако, не теряет надежды прорваться. Его смущает другое: почему гитлеровцы после долгого молчания возобновили обстрел. Выкурить задумали? Только так.
Кое-где камыш загорелся, задымил. Командир роты прикладывает бинокль к глазам, следит за лесом, откуда вражеская артиллерия ведёт огонь.
— Товарищ младший лейтенант, видите? — спрашивает санинструктор, пожилой усатый сержант Ловченко. — Что-то движется к нам. Кастрюля… Синяя.
Пекура недоверчиво, с опаской взглянул на сержанта: что с ним? Не мерещится ли старому храбрецу горячая каша? Четвёртые сутки без еды!..
— Голодному всегда каша со шкварками чудится, — замечает он, смеясь.
А санинструктор не унимается.
— Вон у той балки, товарищ младший лейтенант, правее орешника.
— Кастрюля, — соглашается поражённый командир роты.
Он снова поднимает к глазам бинокль. Бугор, купа кустарников и синяя кастрюля рванулись к нему.
Эмалированная посудина приближается к камышам, как чудо. Теперь вся рота наблюдает за волшебной, неизвестно откуда появившейся кастрюлей. Она движется так, будто солдаты тянут её к себе бечёвкой.
Вблизи посудины неожиданно разрывается снаряд, и в небо поднимается гриб земли. Поднялся и не спеша опускается, накрывает бугор чёрным облаком.
Напряжённое ожидание. Рота ждёт, когда осядет пыль, рассеется дым.
— Целёхонька! — восклицает кто-то из бойцов.