Ровно в пять звоню в больницу. Екатерина Васильевна, отвечают, наверху, советуют позвонить позже. На второй звонок следует такой же ответ. Когда же становлюсь более агрессивной, объясняют: «Она как раз у вашего мальчика».
— А как он себя чувствует?
— Дело идёт к выздоровлению. Улыбается, всё поел, добавки попросил…
— ?!! А с кем я говорю?
— Разница-то вам какая? С санитаркой.
И санитарки знают, что в подобных случаях положено отвечать родителям. В семь часов вечера к телефону подходит сама Екатерина Васильевна. Она со мной откровенна: особых изменений в сторону улучшения пока нет. Подчеркнув «пока», она добавляет: «Завтра к этому времени, надеюсь, обязательно будут».
— А завтра в больнице я вас, конечно, не застану? — замечаю как бы между прочим, мягко, даже угодливо.
— Почему?!
— Трое суток без отдыха…
Приятный звонкий смех.
— Что, Грибаченко уже успел вам нажаловаться? Вот старый кляузник!.. Он сам мне недавно звонил, интересовался, как там Руслан и сказал между прочим, что собирается нас с вами помирить… — С той стороны провода вновь доносится смех. — «Каким образом?» — интересуюсь. Коля советует: «А ты её пригласи на ночлег к нам. Автобуса-то на Сулумиевку сегодня больше не будет».
— Не беспокойтесь, Екатерина Васильевна, доберусь попутной, а нет, дождусь электрички.
— Вот уж напрасно, — голос её становится строгим. — В грузовике холодно, электричкой — поздно, потом… вы же захотите узнать, что с мальчиком… Ключ от нашей квартиры у вас есть… Обещаю к девяти непременно прийти. К тому времени, возможно, и Коля освободится.
Молчу.
— Оставайтесь, прошу вас, — настаивает она. — Пожалуйста, не стесняйтесь.
А я собиралась пересидеть ночь в помещении райкома комсомола.
Спасибо, уговорили, — отвечаю. — Только немного задержусь: в десять отцу Руслана звонить буду.
— Всё же решили?..
— Не советуете?
Пауза. Слышу её дыхание.
— И да, и нет. Болезнь не из лёгких, но надеемся… Тут скорее дело такта. Отец может обидеться, что его-не поставили в известность. Знаете что? Звоните от нас, я его успокою, пусть сам решает.
Я обрадовалась. Отлично, лучше быть не может! И тут же усомнилась: сможем ли мы сказать Трофиму Иларионовичу правду, не встревожив его. Наоборот, то, что я осталась у Екатерины Васильевны, напугает…
— Я, понимаете, заказала вызов с переговорной…
— Вам виднее. Итак, до встречи на Ломоносова.
С квартирой Багмутов меня связали тотчас.
Я держала трубку, слышала его «алло, алло, вас слушают», торопливый возмущённый голос телефонистки: «Вторая кабина! Почему не отзываетесь? Отвечайте, абонент вас слушает» и… продолжала молчать. Лишь опасение, что нас в конце концов разъединят, помогло мне побороть немоту.
— Добрый вечер, Трофим Иларионович. Это я, Галина Троян.
— Добрый вечер, Галочка.
— Вы меня слышите? Алло, слышите? — тянула я время, чтобы подавить застрявший в горле ком. — Да? Как себя чувствуете? Грипповали? Уже прошло? Опасен не так грипп, как осложнения…
Трофим Иларионович догадался, что я хожу вокруг да около.
— Галочка, что с вами? Не нравится мне ваш голос. Вы, вы сами не больны?
— Я? Я здорова, а вот… Руслан прихворнул. Только, пожалуйста, не волнуйтесь, ничего опасного, он в райбольнице, — выпалила я последние слова одним духом. Перевела дыхание и несколько более сдержанно добавила. — Лечащий врач, очень толковая женщина, говорит, что ему уже лучше, температура падает. — И, вспомнив разговор с санитаркой, передаю её спасительную ложь слово в слово. — Дело идёт к выздоровлению, улыбается, всё поел, добавки попросил. Диагноз? Крупозное воспаление лёгких, после гриппа, конечно…
Трофим Иларионович молчит. В чём дело? Не случилось ли с ним чего-нибудь? Разволновался, сердце…
— Галочка, завтра к вечеру буду в Каменске, — заявляет сорванным голосом Трофим Иларионович. — Сегодняшний вечерний поезд уже ушёл.
— А вы не волнуйтесь, ничего страшного, — успокаиваю его. — Я сама… Буду звонить, писать… Честное слово!
— Я вам верю, Галочка, но я всё же приеду.
…Екатерина Васильевна и Коля меня уже ждали. Хозяйка, определила я сразу, успела немного поспать. Лицо хозяина, одетого в ситцевый фартух, с большим кухонным ножом в руке, выражало чрезвычайную озабоченность.