Альпина вошла в комнату, легко удерживая одной рукой тяжёлый поднос, уставленный различными блюдами, в другой руке она держала небольшой кувшин, очевидно, с вином. Все принесённые кушанья она аккуратно расставила на небольшой столик, стоявший рядом со мной, вино налила в серебряный кубок и поставила поближе, закончив, она встала навытяжку, ожидая следующих распоряжений.
Ужин был, по здешним меркам, скромный, нарезанное мясо неизвестного животного, свежая зелень, хлеб, в виде небольших булочек, и вазочка с фруктами, в которой я узнал красные яблоки, груши и виноград, а ещё спелый персик и два неизвестных мне плода, формой похожих на луковицу.
Отхлебнув вина, я наколол вилкой кусок мяса и начал жевать. Взгляд непроизвольно поднялся на стоявшую рядом Альпину.
- Присядьте со мной, - велел я, указывая на стул. - И тоже выпейте вина, мне много будет этого кувшина.
Она послушно присела, на лице её отразилась усталость.
- Поговорите со мной, - сказал я, наливая вино во второй кубок. - Расскажите о себе. Я хочу знать, кто рядом со мной. Откуда вы родом? Как оказались во дворце?
- На юге есть графство Кеттлер, - начала рассказывать она. - Вассалом графа был мой отец, благородный рыцарь Мидас, он уже умер, а земли, за неимением наследников, отошли графу.
Непорядок, подумал я, надо было, чтобы отошли к королю.
- Два моих брата погибли на войне двадцать лет назад, а вместе с ними погиб юный рыцарь Ажан, которого я любила.
- И поэтому вы не вышли замуж? - спросил я, устраиваясь поудобнее, история становилась интересной.
- Всё сложнее, накануне его отъезда мы встретились с ним и... вы понимаете?
- Конечно, - я понимающе кивнул, - любовь не всегда готова ждать.
- После этого он отправился на войну и пал там геройской смертью, уложив едва ли не два десятка врагов. А я, спустя некоторое время, поняла, что беременна. Я открылась родителям, отец отнёсся к этому спокойно, была надежда, что Ажан вернётся, мы поженимся, и ребёнок не будет считаться незаконным, но пришла весть о его смерти, а через некоторое время я родила мёртвое дитя. Отец долго думал, что со мной делать, о беременности знали, а потому выдать меня замуж было трудно. Тогда он упросил короля, чтобы тот принял меня во дворце.
- Дальше всё ясно, - сказал я, закидывая в рот лист салата. - Странно только, что такая красивая женщина не нашла себе мужа при дворе.
От комплимента она немного смутилась, отхлебнула ещё вина и продолжила:
- Здесь находилось много желающих воспользоваться моей красотой, даже ваш почтенный батюшка, будучи уже в преклонных годах, иногда залезал мне под подол, но вот мужа не нашлось. Я была рада, когда вы родились, свою нерастраченную материнскую любовь я целиком обратила на вас. Ваша мать была женщиной апатичной и нервной, она почти не занималась вами, предоставив всё мне. Мне и воспитателю Алеману. Я тогда и подумать не могла, что этот малыш вырастет могучим воином, который будет безжалостно расправляться с врагами королевства.
- До могучего воина мне ещё далеко, - заметил я, хотя её комплимент был мне безусловно приятен. - А что сейчас? У вас кто-то есть? Тот, кого вы могли бы назвать, пусть не мужем, но хоть любимым мужчиной?
- Нет, и я уверена, что уже никогда никого не полюблю, Ажан, да хранят боги его душу, был моей единственной любовью на всю жизнь. Что же до любителей согреть мою постель, то и тут я уже несколько лет одинока. С тех пор, как умер твой отец, меня старательно отодвигали от тебя, оставив только работу служанки. А вы обратили свой взор на развлечения, специально для вас был собран целый гарем из двух десятков дорогостоящих шлюх, что отнимали у вас всё время.
- Это были довольно красивые шлюхи, - с некоторым сожалением заметил я, снова наливая вина в наши кубки, Альпина уже начала ощутимо пьянеть.
- Красивые, распутные и на всё согласные, - подтвердила она. - Мне по долгу службы приходилось бывать здесь, иногда я видела ваши развлечения, извините.
Она смутилась. Разговор постепенно заворачивал в нужное мне русло. Нехорошо, конечно, она мне как мать, но глубокий вырез платья почему-то будил во мне отнюдь не сыновние чувства. А вино постепенно отключало тормоза, причём, у нас обоих.
- И? Что вы при этом чувствовали?
- Я уже очень давно одинока, - она вздохнула и поставила пустой кубок на стол, - видеть такое, то, что вы делали с ними, я... завидовала.
- Хотели быть на их месте? - я улыбнулся и посмотрел ей прямо в глаза.
- Да, - она не стала обманывать, а выпитое вино добавляло смелости, - хотела, но потом мне становилось стыдно. Я ведь не просто хотела мужчину, а так... как это делали вы.
- Понимаю, - я дотянулся своей длинной рукой и взял её ладонь, она оказалась неожиданно холодной. - А теперь этих женщин нет. Но есть я. И вы. И ваше одиночество.
Я потянул её к себе, стараясь не опрокинуть столик, она не сопротивлялась, хотя и пыталась возражать:
- Айкон, но ты ведь всегда был мне, как сын. Это неправильно, мы не должны этого делать. Это сродни инцесту.
- Знаешь, - сказал я, усаживая её себе на колени. - Я тут почитал хроники, и про свой род, и про другие знатные фамилии, чего там только нет. А уж инцестных связей целая куча. Матери с сыновьями, отцы с дочерьми, братья с сёстрами. Мой собственный прадед с удовольствием имел свою внучку. Были случаи заключения браков, хотя на такое нужно разрешение верховного жреца.
Моя ладонь обняла её за талию и поползла выше, туда, где большая тяжёлая грудь томилась в плену узкого корсета.
- Знатные господа всегда знали толк в удовольствиях, не обращая внимания на такие мелочи, как кровное родство, - продолжал я, запуская пальцы за край выреза, туго, стянуть не получится, либо разорвать, либо долго возиться со шнуровкой, - причём летописец почему-то описывает события с такими подробностями, словно сам стоял рядом со свечой и старательно записывал происходившие непотребства.
- Это так, - она стала чаще дышать, видимо, корсет был узок, - свои развлечения господа никогда не скрывали от слуг, иногда даже делая всё в их присутствии, отсюда и осведомлённость. Некоторые даже звали любовницу, когда у них не получалось с женой, любовница должна была возбудить, чтобы жена смогла зачать ребёнка.
- А за мной уже закрепилась слава развратника и женолюбца, - напомнил я, - и эту репутацию уже ничем не исправить, так зачем отказывать себе в удовольствии?
Она хотела ответить, но я закрыл ей рот поцелуем, от которого она окончательно расслабилась и закрыла глаза. Руки мои запутались в шнуровке платья.
- Такая шнуровка специально сделана для того, чтобы девушкам проще было хранить целомудрие? - спросил я, оторвавшись от её губ.
- Есть ещё застёжки, - сказала она, проводя рукой по правому боку. Несколько крючков расстегнулись и платье, только что туго стягивавшее её фигуру, обвисло мешком.
- Ничего сложного, - сказала она и улыбнулась.
Мы снова слились в поцелуе, её тело подавалось навстречу мне, сказывались годы воздержания и подглядываний за развлечениями распутного юного короля. Я стянул с неё платье, оставив только одну нижнюю рубаху, под которой с удивлением обнаружил небольшие кружевные панталоны. Однако, значит, нижнее бельё здесь в ходу, только носят его не все.
Подхватив Альпину на руки, я отнёс её на кровать, аккуратно положил и начал стягивать с себя многочисленные одеяния, небрежно бросая всё на пол. Оставшись голым я двинулся вперёд, а она, встречая меня, сама задрала подол рубахи и, развязав тесёмку, стянула меленький и совсем ненужный предмет одежды.