Он поглаживал свое самодовольство, хваля себя за скрупулезность, с которой перелопатил подшивки газет и телеархив канала, сложив из отголосков чужой боли, крови, страха пятнадцатиминутную гремучую смесь. Он думал об этом исключительно как о хорошо сделанной работе: животные крики жертв не долетали до его сердца, их страх не морозил душу… Быть может, потому, что реальной хроники было немного, а киношные страсти давно уже стали стандартным меню, а может быть, потому, что обладал полезной для здоровья привычкой никогда не задумываться о плохом.
Да, в наше время журналистов убивали и годами искали их оторванные головы, но сие не имело никакого отношения к работникам развлекательных программ. Для Артема, который при всем своем желании не знал «че бы такого сделать плохого?», чтобы цена его поступка приравнивалась к опасности для жизни, все ужасы «безумного мира» существовали только в теории. И, перебирая приведенные в сюжете казни и пытки, словно бусины четок, он испытывал сейчас одно чувство — гордость. Нужно быть настоящим профессионалом, чтобы напугать трижды пуганого, обкормленного кошмарами зрителя!
— Ну, скоро варенички? — промурлыкал он.
— Скоро, Тём, скоро… Потерпи.
Часы показывали двенадцать дня, но за окном серебрился вечер. Казалось, декабрьское солнце вскарабкивается по утрам на небо только для того, чтобы тут же покатиться вниз. Дни напоминали невыносимо долгие, медлительные сумерки. Листья давно опали и были сметены дворниками. И с высоты восьмого этажа скелеты деревьев, асфальтовые дорожки, серые дома выглядели по-нищенски голыми и убогими.
Мир ждал снега.
А Артем — вареников.
Он любил вареники с вишней, любил свою работу, и не исключено, что любил Алену. Она была уютной и домашней, мягкой и обволакивающей, успокаивающе-хлопотливой. Именно такой и должна быть жена.
— Жениться на тебе, что ли? — предположил он и удовлетворенно подметил, как и без того розовая Аленина щека покраснела еще сильнее.
Смешно, до чего запрограммированно все особи женского пола клюют на этот примитивный прием — шутливые, вскользь брошенные фразы: «Жениться на тебе, что ли… Не позорь наших будущих детей…»
«А может, действительно жениться на ней? — трезво приценился парень. — Хозяйственная, хорошая, хорошенькая… Вот только ноги и зад тяжеловаты. Опасный плебейский симптом — с годами такие барышни чересчур разрастаются вширь…»
В дверь позвонили.
— Ты ждешь кого-то? — недовольно поинтересовался Артем.
— Не-а… Это, наверно, к тебе.
Тёма нехотя поднялся с лежанки. Скорее всего, Алена права. Уже два месяца, как он осел у нее, и его знакомые успели протоптать сюда дорожку. Но кто это? Друг Петя в отъезде, сестрица без звонка не приходит… Неужто снова Тома? Достала… (Расставшись с ним, Тамара планомерно спивалась, а напившись, автоматически заявлялась к нему — домой, на работу, к Алене, выяснять давно издохшие и успевшие завоняться отношения.)
— Кто там? — раздраженно гаркнул Артемий, что в переводе на нормальный язык должно было означать «А не пошли бы вы на…»
— Вам меда не надо? — откликнулся угодливый мужской голос с характерными жлобскими интонациями.
— Аленка, нам нужен мед? — крикнул Тёма, зная, как приятен невесте (?) его хозяйский вопрос и особенно (ничего не значащая!) формулировка «нам».
— Нужен! Купи побольше… — с энтузиазмом отозвалась она.
Артем открыл дверь, мысленно уже представив себе Аленин медовый торт, медовые пряники, медовую подливку — все те сладостные яства, которые она умудрялась производить на свет из самых примитивных продуктов.
Черная тень стремительно скользнула за порог и, заломив Темины руки за спину, намертво закупорила ему рот огромной криконепробиваемой ладонью.
Вслед за ней в коридор вошли еще двое в черных куртках и брюках: один бесшумно просочился на кухню, второй вытащил рулон скотча и, с виртуозностью сестры милосердия на поле боя, обмотал им руки и ноги Артема. Другим куском хозяину законопатили рот. Из кухни послышался короткий вскрик Алены… Тёму втащили в комнату и швырнули на диван, словно тюк с грязным бельем. Вслед за ним внесли его подругу.