А я смотрела на него с ужасом. Сейчас, когда его лицо, его самое светлое в мире лицо было на расстоянии вытянутой руки, я вдруг поняла, что не узнаю его. Это было лицо, покрытое пылью. В нем не осталось ничего нежного, мальчишеского, золотого. Это было мертвое, серое — старое лицо. Посмертная маска моего Юлика.
И мне стало страшно, страшно, как никогда в жизни.
Страшней, чем увидеть свой идеал распятым, узреть, как он разлагается у тебя на глазах!
— Юлик, — сказала я.
Его резиновые губы дрогнули и попытались неуверенно улыбнуться. Его губы были похожи на умирающую собаку, которая при виде любимого хозяина пытается из последних сил повилять полупарализованным хвостом.
— Юлик, я так рада тебя видеть.
— Зачем? — произнес он глухо. — Уже ничего не изменишь. Странно, что ты еще помнишь мое имя…
— Юлик, я так скучала по тебе…
— Ты бросила меня… — тосковал его голос. — Ты уехала, не предупредив… — Он был не в силах упрекать меня, лишь констатировал мое предательство, опустошенно и безысходно.
— Я так скучала по тебе, я так счастлива, что могу просто видеть тебя…
— Когда ты уехала, я чуть не сошел с ума… А потом привык…
— Юлик, это словно сон. Я так часто представляла себе нашу встречу как невозможное, немыслимое счастье, я так привыкла, что это может быть только во сне, что теперь не могу поверить, что я не сплю, что это правда… Я так рада видеть тебя!
— У меня все хорошо… Все хорошо… Мика сказал, ты вышла замуж…
— Я так рада видеть тебя…
— Ничего уже не будет как прежде… У нас уже ничего не может быть… Я был для тебя только увлечением…
Его глаза больше не были голубыми, они были темными, стершимися, мутно-серыми. Его золотая кожа стала пепельной, тусклой, как затертый в руках пятак.
И тогда, глядя в это погасшее лицо, в которое словно бы навсегда въелись тень и прах, лицо уже мертвое, уже чужое, страшное тем, что это ЕГО лицо, я простонала:
— Ты не увлечение, ты для меня больше, чем все. Я умоляю тебя, Юлик, зажгись!
Мы лежали, плотно прижавшись друг к другу, боясь разомкнуть объятия, боясь, что все случившееся снова окажется ложью. Его лицо утонуло в моих спутавшихся волосах, я уткнулась носом в его родную подмышку.
«Я не отдам его никому», — подумала я.
— Я не отдам тебя никому, — сказал он. И наконец я узнала его голос.
Приподнявшись, я заглянула ему в лицо. Это было мое лицо! Лицо, с которого я несколько часов подряд сцеловывала пепел усталости, обреченности, бессмысленности жизни — опустошение. МОЕ золотое лицо, умытое ласками и поцелуями, осунувшееся, как после болезни, усталое, постаревшее, но уже мое — самое любимое в мире.
— Нужно что-то решать, — произнес он. Совсем не так, как говорил раньше Это было незыблемое решение. Закон, который следовало ввести ценой любых забастовок и демонстраций, жертв и репрессий.
— Да, — согласилась я. В моем голосе не было сомнений.
— Ты не вернешься к мужу, — приказал он.
— Да.
— И я расстанусь с Милой.
— Да, — повторила я, нащупывая под подушкой золотую булавку с зеленой бусиной.
Я не колебалась.
— Ой, что-то кольнуло… сердце, — нахмурился Юлий. — Нервы, — привычно добавил он и тут же забыл об этом, завороженный моею улыбкой.
Продолжая улыбаться, я аккуратно вытащила острие из его кожи и вонзила себе в плечо.
На мгновение боль сжала грудь. Я с ненавистью отбросила использованную булавку. Все кончено — теперь мы умрем. Оба.
— Ты любишь меня? — Его губы снова светились изнутри.
— Да…
— Мы больше никогда не расстанемся?
— Нет.
— Я умирал без тебя… умирал. Полная обезжененность организма. Женечка моя, мой Женьшень…
Я ждала.
Ничего не происходило.
— Хочешь секрет? — по-детски спросил он. — Я покупал себе в галантерее крем «Женьшень» за гривну пятнадцать копеек…
— Ты? за гривну пятнадцать?!
— Да, и намазывался им весь, потому что мне казалось — он пахнет тобой…
«Быть может, смерть наступит только через несколько часов?» — подумала я. И обрадовалась этому. Несколько часов вместе с Юликом! Несколько часов счастья, которое больше никогда не сменится горечью, лета, которое больше никогда не сменит зима!
— Позвони жене, скажи, что не придешь сегодня домой, — попросила я. Говоря это, я не чувствовала ревности, зная: этой женщины уже не будет в его жизни. Всю свою оставшуюся жизнь Юлик проведет со мной.