Его свита заулыбалась, закивала, глядя, как мы разыгрываем свои роли. Тогда, продолжая фарс, Октавиан обнял меня за плечи и повёл к своему экипажу.
Я ожидал, что, когда мы останемся одни, он сбросит маску, — ничуть не бывало. Он даже не упомянул о письме Мецената. С его губ сорвался единственный упрёк — что я намеревался «лишить его своего общества».
— Мне очень жаль, — сказал я. — Нам, великим поэтам, иногда нужно побыть в одиночестве. Чтобы поднять настроение и восстановить дух.
— А ты не мог восстановить свой дух чуть поближе к дому? — воскликнул он. — Эй, ты, старый чёрт?
Я молчал. За занавешенными окнами экипажа портовые звуки сливались с криками улицы и громыханием телег.
— Ну же, Вергилий! Ты что — язык проглотил? Какого чёрта тебя понесло в Грецию?
Я заметил, что за эти последние несколько лет речь Октавиана становилась всё грубее и грубее. Он иногда говорит так, словно передразнивает сабинского крестьянина, перебрасывающегося любезностями с соседом через стену свинарника. Наверно, думает, что так он становится привлекательнее, демократичнее. Лично мне эта манера кажется неестественной и чрезвычайно надоедливой.
— Что — обязательно для этого должен быть какой-то повод? — спросил я.
Он нахмурил брови.
— Нет, конечно, — ответил он. — Нет, конечно, свёкла ты этакая! Совсем не обязательно. Можешь отправляться куда хочешь.
— Значит, я могу остаться здесь?
Он ещё сильнее сдвинул брови.
— Возможно, в другой раз, Публий, — сказал он. — Ты нужен мне в Риме, и я бы оценил, если бы ты вернулся вместе со мной.
— Прямо сейчас?
Он бросил взгляд на меня, потом опять в сторону — на задёрнутые занавески.
— Вообще-то я не очень тороплюсь, — проговорил он. — Денёк-другой не сыграет особой роли.
Денёк-другой. Вместо того чтобы остаться здесь на три года, как я собирался.
— В любом случае корабль ещё не готов, — продолжал он. — Капитан сказал, что отошла доска на обшивке. Ничего серьёзного, но лучше бы нам её закрепить. Слабо подразнить Нептуна, а?
Он обернулся и посмотрел мне прямоте лицо. И я понял.
Я понял, что он всё знал и говорит мне об этом.
В начале моей «Энеиды» Нептун усмиряет бурю, которая разбила корабли Энея, и выкидывает его на карфагенский берег: намёк для моих читателей (скрытый, конечно) на кораблекрушение, которое потерпел сам Октавиан перед Навлохом, и оскорбление, нанесённое им статуе бога во время Игр.
— Нет, Август.
Он фыркнул:
— Это опасное занятие, Вергилий. Дразнить богов. И ни к чему не приведёт. Совсем ни к чему.
— Да, Август.
Вот и всё, что он сказал. Остаток пути мы проехали в молчании.
Не могу описать словами, что я чувствовал в течение следующих нескольких дней, находясь, по существу, под домашним арестом, хотя и считался гостем Октавиана в роскошном дворце афинского архонта[222], который тот предоставил в его распоряжение. Я был свободен в своих передвижениях — куда я мог сбежать? — и посетил несколько лекций в Академии, осмотрел местные достопримечательности, навестил своих старых друзей и тактично попрощался с ними. Всё было очень цивилизованно.
На пятый день я предпринял поездку в Мегару посмотреть на стены, которые афиняне возвели во время войны со Спартой. Был жаркий полдень, и я совершил ошибку, оставив дома свою шляпу. Я немного побродил по городу, но потом, почувствовав жажду, остановился у потока, вливающегося в море, чтобы попить. Вода была холодная как лёд, — наверно, источник брал начало глубоко под землёй — и отправилась прямиком ко мне в желудок. Уже на обратном пути я почувствовал, что заболеваю, а ранним вечером меня стало знобить. Октавиан, что для него совершенно нехарактерно, сразу же это заметил.
— Что с тобой, Публий? С животиком неприятность, а?
— Просто небольшая Простуда, Август, — ответил я, стуча зубами. — К утру я поправлюсь.
— Пусть уж лучше Муса приглядит за тобой. — Он поманил к себе раба и послал его за врачом. — Он тебя быстренько подправит.
Муса был грек, один из проверенных слуг Октавиана. Несколькими годами раньше он своими холодными ваннами и компрессами спас Октавиану жизнь. Октавиан никогда не отправлялся в путь без него.
— Со мной всё в порядке, Август, — сказал я. — Надо только ночью хорошенько поспать.
— Глупости! — Октавиан улыбнулся, показав свои острые зубы. — Нам надо позаботиться о тебе, Вергилий. Да к тому же корабль готов, и завтра мы отплываем. Мы же не хотим, чтобы ты умер у нас на руках, не доплыв до Бриндизи, правда ведь?
222