Брут уставился на меня. Я почувствовал себя неуютно, как будто своим возражением нарушил приличия. Когда разразилась война, Милон вернулся в Италию и сделал попытку поднять Юг против Цезаря. Ему размозжили голову из пращи под стенами Компсы[131].
— Отдать жизнь в борьбе с тиранией — это прекрасно, а оберегать государство — наша величайшая обязанность, — изрёк Брут.
— Совершенно верно. — Я в упор посмотрел на него. Краешком глаза я заметил, что Сирон глядит на него с неодобрением.
— Милон думал, что противостоит тирану, — продолжал Брут. Совершенно неожиданно он показал зубы в неприятной улыбке. Глаза его оставались холодными и колючими, как зимняя стужа. — Конечно, он ошибался.
— Конечно, — ответил я сухо. Преданность Брута Цезарю была хорошо известна. И причина её тоже.
— Розы в этом году очень хороши, не правда ли? — заметил Сирон.
Брут бросил на него пронзительный взгляд.
— Намекаешь, чтобы я избегал политики? — спросил он. — Она оскорбляет твои эпикурейские чувства, да, Сирон? Ну, хорошо, прости, но...
— Я имею в виду только то, что розы в этом году красивые, — спокойно перебил его Сирон.
Брут сморщил губы, как будто откусил лимон, но перевёл разговор. Было такое ощущение, что беседуешь с тигром, который думает только о том, чтобы съесть тебя на ужин, и я не жалел, что он вскоре ушёл, сказав, что у него есть другие дела. Больше я его не видел.
В тот же день, попозже, я читал в своей комнате, как вдруг вошёл раб и сообщил, что приехал Поллион и ждёт меня внизу.
Я поспешил спуститься. Я знал, что он возвращался в Рим — он занимал одну из высших должностей магистрата этого года, — но не знал, что он собирался заехать в Неаполь. Поллион сидел на террасе, глядя на море. Он обернулся поздороваться со мной, и я увидел, как он постарел... вернее, ожесточился, так будет правильнее. Четыре года назад это был тонкокожий эстет. Теперь же всё в нём кричало, что он воин.
— Ты хорошо выглядишь, Вергилий, — сказал он, когда мы пожали друг другу руки.
— И ты. Не часто к нам приходят два таких важных гостя в один и тот же день.
Он встрепенулся.
— Два? — спросил он.
— Юний Брут. Вы с ним разминулись. Считай, что тебе повезло.
— Брут? — Глаза Поллиона расширились. — Что он здесь делал?
— Пререкался в основном. Спорил с Сироном о философии, как заправский стоик. У него дела в Неаполе.
— Он что — в самом деле так сказал?
Тон, которым был задан этот вопрос, озадачил меня. Это было не просто любопытство, здесь чувствовалась настойчивость.
— Нет, — ответил я. — Он сослался на то, что у него есть какое-то дело, которым надо заняться. Я только предположил, что это в городе. Может быть, я ошибся.
— В Неаполе Цицерон, — сказал Поллион. — Остановился у друзей на несколько дней. Подумывает о том, чтобы купить ещё одну виллу.
— Может, тогда дело Брута связано с Цицероном. Они ведь хорошо знают друг друга, не правда ли?
— Да, — подтвердил Поллион. — Знают. Хотя я подозреваю, что даже Цицерону это знакомство переносить трудновато.
В этот момент вошёл раб с виром, и я так и не задал вопрос, который готов был сорваться с моих губ. Поллион выпил, глядя через окно на море, на запад.
— Цезарь дал мне три легиона и Дальнюю Испанию[132], — сказал он. — Сын Помпея Секст до сих пор на свободе. У нас не будет мира, пока он жив.
— Значит, он не берёт на себя командование? Цезарь, я имею в виду?
— Хотелось бы мне, чтобы взял! — Поллион повернулся ко мне лицом. Голос был жёсткий. — По крайней мере, вне Рима он был бы в безопасности.
Это меня удивило.
— Разве он до сих пор не в Испании? — спросил я.
Поллион поставил пустой кубок на стол и принялся мерить шагами комнату.
— Нет, он вернулся. Говорят, что хочет взять вожжи в свои руки. По-моему, он прав, там многое нужно сделать, и Риму необходима твёрдая власть. Но он наживает себе новых врагов — справа, слева и в центре.
— Что же тут нового! — Я налил себе немного вина и добавил воды.
— Я сказал, новые враги, — нахмурился Поллион. — Со старыми он сможет справиться. Он их знает. А эти — его друзья или считаются его друзьями. И Цезарь не считает их врагами или даже хуже того — не заботится об этом.
— Брут? — спросил я.
— Брут один из них. Его брат Децим. Гай Требоний[133] и Гай Кассий. И ещё полдюжины других, и с каждым днём их становится всё больше. Все хорошие друзья, у которых есть причины быть благодарными Цезарю за его прошлые и теперешние добрые дела. — Поллион горько улыбнулся. — Кому нужны враги, а?
132
133