Когда я доехал до Альбы, движение на Аппиевой дороге пошло непрерывным потоком: повозки, по большей части доверху нагруженные корзинами, дорогие экипажи, запряжённые породистыми лошадьми, даже иногда попадались носилки. По всем признакам, многие горожане, кто побогаче, почуяли, откуда ветер дует, и решили податься на юг, где поспокойнее. Прямо за Капенскими воротами[153], при въезде в город, опрокинулась, перегородив движение, перегруженная повозка. Пока вспотевшие рабы пытались освободить её от поклажи, задние возницы ругались и кричали. Рядом в полном пренебрежении валялось то, что я поначалу принял за перебинтованный труп, на него никто не обращал внимания. Вспомнив свой первый приезд в Рим десять лет назад, я содрогнулся и сделал знак от дурной приметы, но тело оказалось просто бронзовой статуей, вывалившейся из одной из поломанных корзин.
Когда я наконец добрался до дома Прокула, было уже поздно. Дом был погружен в темноту, что показалось мне странным, потому что обычно на стене всю ночь горел факел. Попросив носильщика подождать, я подошёл к двери и постучал. Долго никто не отзывался. Я уже было решил, что Прокул тоже уехал, и думал, что же делать дальше, как вдруг за дверью послышался голос: «Кто там?»
Голос принадлежал Гелену, надсмотрщику над рабами Прокула. Он показался мне каким-то испуганным.
— Гелен! Это я, Вергилий, — закричал я. — Ну, давай же, старина, открывай! Не пропадать же мне тут.
Дверь отворилась.
— Вергилий! — У Гелена вытянулось лицо. — Мы не ждали вас, господин!
Он держал дверь открытой — но, я обратил внимание, не очень широко. Я отпустил носильщика и вошёл. Гелен закрыл за мной дверь и запер её на засов.
— Хозяин в кабинете, — сказал он. — Проходите прямо туда.
— Как поживаешь, Гелен?
Он страдальчески улыбнулся. Лицо его было серым.
— О, у меня всё в порядке, господин, — ответил он и хотел что-то добавить, но через зал уже шёл Прокул.
— Вергилий! Добро пожаловать, мой мальчик!
Он изменился к лучшему с нашей последней встречи. В глазах появился блеск, и спина выпрямилась, словно он помолодел на несколько лет, но лицо было печальным.
— Вы хорошо выглядите, сударь, — сказал я, пожимая ему руку.
— Не лучше, чем ты. — Он улыбался, положив вытянутые руки мне на плечи. — Рад, что ты вернулся. Как доехал?
— Терпимо, — ответил я. — Как Луций?
Луций, если вы помните, был его сын. Ему шёл уже двенадцатый год.
— Слава богу, хорошо. — Прокул сделал знак Гелену принести вина. — Я послал его к своему двоюродному брату на Родос, подальше от неприятностей. Ну входи же, садись. Ты, наверно, устал.
— Да не особенно, — сказал я. — А что за неприятности?
— Я всё забываю, — заметил он, — что вы не интересуетесь тем, что творится вокруг.
Я улыбнулся.
— Не так уж это нас и не касается. Но вы не ответили на мой вопрос.
Мы улеглись на ложа. Появился Гелен с подносом, на котором стояло вино и блюдо с фруктами. Когда он поднял кувшин, чтобы налить нам вина, рука его дрогнула. Вино перелилось через край кубка и растеклось по столу.
— Простите, господин, — проговорил Гелен. Понурив голову, он промокал салфеткой расплескавшуюся жидкость.
Прокул взял кувшин и налил вина сам.
— Гелен, принеси гостю простой воды, — произнёс он. — Ты разве забыл?
Гелен выпрямился. На мгновение его губы шевельнулись, как будто он собирался что-то сказать. Затем он повернулся и вышел из комнаты. Я вопросительно смотрел на Прокула, но, казалось, он не замечал ничего необычного.
— Ты знаешь, что они дошли до Рима? — спросил он. Мне не нужно было спрашивать, кого он имел в виду.
— Нет. Когда?
— Два дня назад. Сенат утвердил их договор в Болонье. Испания и Старая Галлия отойдут Лепиду. Африка, Сицилия и Сардиния — Октавиану. — Прокул аккуратно разрезал яблоко. — Италия и остальная Галлия достались Антонию.
— Этого и следовало ожидать, — ответил я.
Вновь вошёл Гелен и поставил передо мной кувшин воды. Лицо его было неподвижно и ничего не выражало.
Прокул нахмурился.
— Они в конце концов перессорятся, — сказал он, — словно жадные дети. Каждый захочет забрать себе всё. А когда начнётся свара, мы тут как тут — подбирать обломки.
Моя рука повисла над кувшином.
— Мы?
По его лицу скользнуло выражение, которое я не могу определить.
— Наверно, мне не следовало говорить «мы». Я имею в виду то, что Цицерон зовёт Надёжной Основой. Законную власть и тех, кто её поддерживает.
153