С другой стороны, я думал, что правильно оценил Горация, несмотря на наше мимолётное знакомство. Он не был жалобщиком, не затаивал обиды и, кроме того, был порядочным человеком. Должно быть, смерть отца задела его так глубоко, что вызвала подобную реакцию. И снова меня поразили параллели между нашими судьбами.
— Мой отец тоже лишился поместья, — сказал я.
Гораций удивлённо поглядел на меня.
— Твой отец? Когда?
— В прошлом году, в декабре. Галл вернул его обратно.
— Это Поллион, — поспешил поправить Галл.
— Вы оба, и я благодарен вам. И всегда буду благодарен. — Я повернулся к Горацию: — Выслушай меня. Я съездил к Галлу в Милан и рассказал, что произошло. Мне нечего было дать ему взамен, никаких прав, кроме...
— Прекрати, Публий, — перебил Галл.
— Никаких прав, кроме дружбы. И Галл сказал, что сделает всё, что в его силах. Никаких условий, никакого подкупа, никаких обещаний. Только дружба.
Я заметил, что Галл заёрзал на своём месте, но, не обращая на это внимания, продолжал. Я сам уже разозлился.
— Он вернул поместье. На это ушёл не один месяц, но он его вернул. Он не виноват в этих конфискациях. Если хочешь кого-нибудь обвинить, вини Октавиана.
Я осёкся. Я говорил на повышенных тонах и только теперь заметил, что на меня смотрят другие посетители. Я почувствовал, что краснею.
Галл буквально затрясся от смеха.
— Ну ты наконец закончил, Публий? — проговорил он. — Если нет, то постарайся заткнуться раньше, чем тебя арестуют за государственную измену. — Он повернулся к Горацию: — Не поймите меня превратно. Я согласен с Цезарем — конфискации необходимы. Но всё равно, это не я делаю. Не лично я. Расскажите поподробнее, и я посмотрю, чем можно помочь.
Гораций покачал головой.
— Нет. Спасибо вам, но нет. Что сделано, то сделано, отца всё равно не вернёшь. Я знаю, что это не ваша вина, правда, и мне жаль, что вёл себя так по-хамски. — Он протянул Галлу руку.
Тот пожал её.
— Извинения приняты, — ответил он. — Но если вы передумаете...
— Не передумаю.
— Ну хорошо. — Галл, я видел, вздохнул с облегчением. — А теперь выпейте вина. Пожалуйста.
Гораций отпил немного, мгновение подержал вино во рту и только после этого проглотил. Улыбнулся.
— Вы правы насчёт вина, — сказал он. — Оно превосходно.
Я отхлебнул из своего кубка и тактично (как я думал) переменил тему разговора.
— Так что ты делаешь в Риме?
— Работаю писцом в финансовом ведомстве. — Гораций взял из тарелки маринованный огурчик и впился в него зубами.
— Я думал, ты учишься в Афинах.
— Я и учился. Пока не разразилась война. Тогда я присоединился к Бруту.
Я совершенно забыл, как некстати может оказаться прямота этого молодого человека. Конечно, в городе были бывшие республиканцы, но они, как правило, не очень-то о себе распространялись или лгали. Вот так прямо признаться, что добровольно служил на стороне проигравших, да ещё бок о бок с одним из руководящей верхушки — это было, мягко говоря, необычно. Однако Галл, похоже, ничего не заметил.
— Вы сражались при Филиппах? — спросил он.
Гораций кивнул и сделал глоток вина.
— Я был в штабе Брута. Хотя сражался не совсем то слово, я бы употребил другое. Бежал, так будет вернее.
Галл рассмеялся.
— Вы, без сомнения, преувеличиваете.
— Совсем нет. Я бросил щит и бежал со всех ног.
Галл посмотрел на Горация, и в его глазах блеснул огонёк.
— «И пускай пропадает щит мой, — он медленно и тщательно выговаривал слова на греческом. — Не хуже ничуть новый могу я добыть»[171].
Мы все засмеялись. Цитата была из раннего греческого поэта-воина Архилоха[172], который тоже (или так, по крайней мере, он говорит) бросил во время битвы свой щит — окончательное бесчестье для солдата, не важно — грека или римлянина. Гораций казался немного смущённым, как будто его уличили во лжи: впоследствии я узнал, что он служил с отличием. Далёкий от того, чтобы бросить свой щит, он спас жизнь своего товарища и вынес его из боя, рискуя собой. Но рассказ об этом никак не вязался бы с его мягкой самоиронией.
Мы заговорили о поэзии. Гораций конечно же слышал о Галле-поэте и восхищался им, хотя и не без критики. Натура не позволяла ему делать язвительных замечаний — качество, как я считаю, столь же необходимое для хорошего критика, как и проницательность и умение судить здраво. Несколько раз я с удовольствием замечал, что Галл морщится и, неохотно соглашаясь, кивает.
171
Архилох. Пятая элегия. / Пер. В. Вересаева. — Цит. по книге:
172