В конце сентября по приглашению Галла я вновь оказался в Риме. Его дом был на западном склоне Эсквилина. Раньше он принадлежал одной из жертв проскрипций — сенатору, имевшему эклектичные сексуальные наклонности и дополняющие их пристрастия в искусстве. Галл находил это сочетание забавным, но меня это приводило в сильнейшее смущение. Я только раз взглянул на мозаичный пол у себя в комнате, как тут же попросил чем-нибудь его прикрыть. Просто поменять комнату было бы бесполезно. Остальные были ещё хуже.
На следующий после приезда день я читал в саду во внутреннем дворике, как вдруг ко мне вышел Галл.
— Надеюсь, ты взял с собой приличную тогу? — сказал он.
Я отложил книгу.
— Естественно, — ответил я.
— Тогда поднимайся и надевай её. Мы идём в гости.
Галл в таком расположении духа может довести до белого каления. Я вспомнил его таинственный поход в театр.
— Это не пьеса, нет? — спросил я. — Или ты затеял пикник с Киферидой и одной из её подружек?
Киферида, если вы помните, была любовница Галла, их связь то обрывалась, то возобновлялась (сейчас как раз они опять сошлись). В прошлом она была также любовницей Антония и ах-какого-набожного Брута, что говорит о её широких взглядах и чувстве юмора. Мне она нравилась, но в небольших дозах. На этот раз она была бы слабым подспорьем в моих философских занятиях.
— О, Киферида пришла бы с удовольствием, — засмеялся Галл. — Но сомневаюсь, что ей будут очень рады. А её друзьям и подавно. Но тебе-то там понравится.
— Ты не собираешься сказать мне, куда мы идём?
— Нет, конечно. — Галл ухмыльнулся. — Это сюрприз.
Я нахмурился. Знаю я его сюрпризы.
Он ждал, когда я спущусь.
— Это не так уж далеко, но мы должны произвести впечатление, — сказал он. — Носилки у входа. — Он посмотрел на меня. — Вергилий, только не эти чёртовы домашние шлёпанцы! Мы же не пообедать выходим.
Вздохнув с облегчением, я отдал их рабу. Что бы там Галл ни задумал, похоже, это ненадолго.
Мы сели в носилки. Как Галл и обещал, путь был недолгим. На мгновение я с ужасом подумал, что мы направляемся в дом Прокула — теперь, конечно, уже чужую собственность, — но мы проехали мимо, вдоль древней Сервиевой стены[178] в сторону Эсквилинских ворот. Мы остановились у большого дома, и рабы помогли нам сойти.
— Где мы? — спросил я Галла, пока мы поднимались по ступенькам.
— А где ты думаешь? — Он усмехнулся.
Я терялся в догадках.
— Галл, мне бы хотелось это узнать сейчас, пожалуйста. К кому мы явились?
— К Цильнию Меценату, — ответил он.
Как только мы поднялись на верхнюю ступеньку, двери отворились.
Нас провели в сад, и я решил, что напрасно беспокоился о тоге.
Меценат, советник Октавиана по культуре и дипломатии и один из самых могущественных людей в Риме, играл в ручной мяч с тремя рабами. Он был голый до пояса и весь потный, как свинья.
— Галл! Я в восторге, что ты смог прийти, мой мальчик! — сказал он, когда мы закончили свои приветствия. — А это, должно быть, твой друг Вергилий, вот этот, с великолепными бицепсами.
Я бросил взгляд на Галла, чтобы узнать, как он это воспримет, но Галл смеялся.
— Не отпугивай его, Меценат, — произнёс он. — Он здесь только потому, что я не сказал, куда мы идём.
Меценат надул губы. Он кинул мяч одному из рабов — красивому юноше-африканцу — и щёлкнул пальцами. Подбежали ещё два раба с толстыми шерстяными полотенцами и начали растирать его.
— Очень лестно, — проговорил он. — Очень лестно. А я-то думал, что он мчался галопом вслед за тобой, высунув язык, просто не надеясь увидеть меня. Ну, ладно, — вздохнул он. — Довольно безобидная фантазия. Как бы то ни было, добро пожаловать, Публий Вергилий Марон.
Должен признаться, я не знал, как на всё это реагировать. Я, конечно, знал о репутации Мецената. Он был щёголь, эпикуреец, любитель красивых вещей и красивых людей. Прокулу он был бы противен — Прокул не тратил время на людей вроде Мецената. Но всё же он показался мне привлекательным. Несмотря на избалованную манеру, у него было мужественное лицо и проницательные, умные глаза, которые не смогли обмануть меня, даже пока он говорил Галлу всю эту ерунду. Больше того, для человека, который любит поесть, он был в замечательной форме. Я подумал о своём дядюшке Квинте (давно умершем от апоплексического удара) и сравнил его белое и рыхлое, как тесто, медузообразное тело с мускулистым торсом Мецената. Это не тот человек, от которого с радостью отделываешься. Во всех отношениях не тот.
178