Если я что и унесу с собой в могилу, так это память о том первом утре. Мы прибыли на место уже в темноте, мы с Марком закутанные от холода в плащи, полусонные и недовольные. Отец отнёс меня наверх и положил в постель в комнате, которую я разделил с братом. Я долго лежал без сна, прислушиваясь к незнакомым шорохам и скрипам, боясь заснуть или высунуть голову из-под одеяла, чтобы существа, обитающие в темноте, не набросились и не утащили меня.
На следующий день — тот волшебный первый день — погода поменялась. Мою спальню, которая накануне ночью была тёмной, холодной и полной страхов, теперь заливал золотой с зеленоватым отливом свет. Вместо привычного громыхания повозок и ослиного рёва мир заполняло птичье пение. Воздух был свеж, как только что испечённый хлеб.
Я быстро поднялся и надел тунику. Внизу, в кухне, мать вытирала разлитое масло.
— А где Марк? — спросил я.
Она выпрямилась, тыльной стороной руки откинула волосы с глаз. Я заметил, что губы её вытянулись в жёсткую линию.
— Твой отец повёз его в школу в город, — сказала она.
— Нет ли немного каши?
— Знаешь, Публий, у меня сейчас достаточно забот, чтобы ещё варить кашу специально для тебя. Не понимаю, почему твой отец не позаботился о том, чтобы к нашему приезду на кухне был раб. Я напоминала ему об этом, перед тем как мы...
Но не такой был день, чтобы выслушивать жалобы матери. Пока она не договорила, я взял со стола хлеба и горсть маслин и был таков.
В восточной части наших владений был луг. Он кончался зарослями ольхи у реки, притока По[20], которая тянулась по равнине, как стелющаяся лоза, вялая, местами растекающаяся глубокими прудами, окаймлёнными тростником. Я бежал всё быстрее и быстрее огромными скачками, растопырив навстречу ветру руки наподобие ястребиных крыльев, и чувствовал, что в любой момент могу взлететь, устремиться к солнцу и прорваться сквозь него в сияющее небо, где прогуливаются боги.
Вместо этого я промчался через папоротник на поляну и увидел нечто такое, что остановило меня, словно я наскочил на стену.
Передо мною был медведь. Он стоял ко мне спиной, его передние лапы нагружены ветками, которые он аккуратно клал через ручеёк, струившийся к реке по дну дренажного рва. Я подкрался поближе, чтобы понаблюдать; сердце колотилось, я уже был не ястреб, а домовая мышь.
Пролетело какое-то насекомое — воздух кишел ими, — и я увидел, что это была пчела.
Уложив последнюю ветку, медведь повернулся, его очертания плавно поменялись, и он превратился в человека. Я напрягся, приготовившись дать стрекача.
— Эй, иди сюда! — крикнул человек-медведь. — Не бойся, мальчик. Я не сделаю тебе зла.
Он говорил со странным сильным акцентом, но всё же можно было разобрать слова.
— Ты один из парнишек нового хозяина, — сказал он. — Который из них? Марк? Или Публий?
Звук моего имени подействовал на меня как заклинание. Я ждал, не в состоянии пошевельнуться.
— Ханно. — Человек ткнул большим пальцем в свою бочкообразную грудь. — Ханно, пасечник.
Вот оно что. Это был один из наших рабов, а вовсе не оборотень!
Я испытал такое облегчение, что почти забыл свой страх.
— Публий, — сказал я, поднимаясь из укрывавшего меня папоротника. — Я принял тебя за медведя.
Лицо человека скривилось в усмешке, и он заревел, как осенний гром. Вдруг он неуклюже двинулся вперёд.
Размахивая волосатыми руками, он сделал несколько шагов, потом тяжело сел на траву и засмеялся.
— Принял меня за медведя! — наконец проговорил он. — Забавно.
— Ведь это пчёлы, не правда ли? — Я почувствовал, что краснею от смущения. — А медведи любят мёд.
Он посерьёзнел и кивнул огромной головой.
— Точно. Ты и впрямь мог так подумать.
— А что ты делал с ветками?
— А? — Он поднял глаза. — Да это для пчёл. Чтобы они не намочили крылья, когда будут пить.
— Я думал, что пчёлы пьют из цветков.
— Так оно и есть, так оно и есть. Но они любят и просто так попить водички, если она не стоячая. Пчёлы не выносят стоячей воды. Она воняет.
— Значит, у пчёл есть носы?
Он опять засмеялся.
— Конечно есть. У тебя есть нос и у меня. У всех он есть, если, конечно, его не оторвали. Почему же ему не быть у пчёл?
— А как же у рыб? — спросил я.
— А зачем рыбе нос? Ты когда-нибудь пробовал нюхать под водой?
Теперь пришла моя очередь рассмеяться.
— Ещё захлебнёшься, — сказал я.