Давайте внесём ясность. Октавия не была ни ханжой, ни стервой. Если бы Антоний завёл любовницу в Афинах, то Октавия, без сомнения, расстроилась бы, но не стала его попрекать за это: в ней не было ни капли ревности или злости. Поначалу одного её присутствия было достаточно, чтобы пристыдить Антония и обратить его к добродетели. Однако в конце концов его подлинная природа взяла верх. Воспользовавшись как предлогом её беременностью и началом персидской кампании, он отправил Октавию обратно в Италию, а когда она уехала, вызвал Клеопатру в Антиохию[200]. И там женился на ней.
Женитьба Антония на Клеопатре не противоречила букве римского закона. Брак с неримлянином был недействительным, и фактически Антоний просто принял Клеопатру как официальную любовницу. Тем не менее это было умышленное оскорбление, потому что Октавия была сестрой Октавиана, а женившись на Клеопатре, он дал ей отставку. И он не мог заявить, что сделал это из политических соображений. Если бы ему были нужны деньги для похода на Персию (а он в них не нуждался), то для того, чтобы достать их, у него были легионы, и Клеопатра не стала бы ему помехой. Нет, эта женитьба — его личное дело, никак не связанное с политикой. Просто Антонию было всё равно, что будет дальше.
Так или иначе, но этот шаг Антония всё-таки имел политические последствия, не говоря уже об оскорблении Октавиана. Поскольку на востоке этот брак считался законным и налагающим обязательства, Антоний сделал своей новой жене свадебный подарок в виде громадного куска римской территории: Халкида[201], Центральная Сирия, побережье Палестины, Финикия, Кипр... такого не заметить было нельзя.
Как говорит драматург Менандр, кого боги хотят погубить, того они прежде всего лишают разума. Если Антоний желал раздуть ссору с Октавианом, избегая открытой атаки (а я не верю, что он в самом деле в тот момент стремился к этому), то он не мог найти более подходящего способа, чем жениться на египетской царице. Но тем самым как нельзя лучше сыграл на руку Октавиану.
Если бы Антоний завоевал Персию, может быть, всё пошло бы по-другому: ему, по крайней мере, было бы что противопоставить победе Октавиана над Секстом Помпеем. Но случилось так, что война стала для него гибельной. Она была плохо спланирована с самого начала. К началу зимы Антоний потерял добрую треть своих людей. Отступление к побережью было ужасающим. В его войсках не было ни пищи, ни одеял, ни даже обуви, и Антонию пришлось просить помощи у совершенно недружественного царя Армении. Спасся он лишь благодаря немедленному личному вмешательству Клеопатры, которая послала флот, чтобы выручить его разбитое вдребезги войско.
Остаток года он провёл в Александрии, восстанавливая силы. Вот мера его всё ещё не иссякшего доверия Октавиану (или, может быть, его близорукости) — он слал письма в Рим, прося обещанные четыре легиона. Октавиан, естественно, не дал их, зато отправил заимствованные у Антония же уцелевшие в битве при Навлохе корабли, — которые, он знал, Антонию без надобности.
Октавия предложила более действенную помощь. Выпросив у брата две тысячи солдат, она доставила их в Афины вместе с несколькими кораблями, груженными продовольствием. Антоний принял их, но велел ей не лезть не в своё дело и вернул её обратно в Рим. На следующий год он отправился на очередную войну против Армении. На этот раз ему повезло больше, и он отпраздновал победу триумфальным шествием.
Когда весть об этом докатилась до Рима, разразился скандал. Триумфами награждает только Сенат, и устраивают их в Риме — только в Риме. Антоний праздновал свою победу над Арменией в Александрии. И заправлял всем этим не Римский Сенат и не Народ вместе с Юпитером Наилучшим Величайшим, а Клеопатра, усаженная на золотой трон и одетая как богиня Исида[202].
Но это ещё не самое худшее. После триумфа Антоний произнёс речь, в которой сообщил, что передаёт все восточные римские провинции двум своим детям от Клеопатры, и объявил законным сыном Цезаря Цезариона, а не Октавиана. Это был прямой вызов. Антоний поставил себя во главе эллинистического востока в противовес Октавиану, правившему на западе, и если ещё оставались какие-либо сомнения относительно его намерений, то форма клятвы, данной Клеопатрой, — «буду вершить правосудие с Капитолия, это так же верно, как завтрашний день», — стёрла их начисто. Антоний сделал свой выбор. Он заявил о своих претензиях на единоличное руководство Римским государством, и война стала неизбежной.
200
201
202