Сперва ты будешь забывать имена существительные, потом прилагательные, а под конец даже междометия. Во время свойственных тебе приступов гнева ты в лучшем случае сможешь произносить лишь некоторые, самые ходовые фразы. Раньше ты говорил, например: хотеть — значит мочь. Скоро, когда ты захочешь сказать «хочу», тебе после многих попыток удастся только пролепетать: «не могу сказать „хочу”».
Все начинается с местоимений. Знаешь ли ты, каково тебе будет, когда ты не сможешь вспомнить, не сможешь проговорить Я — ОН? Но твои страдания скоро кончатся: ты даже не будешь помнить, что помнил что-то.
К твоей глухоте прибавится речевая слепота. Ты полностью потеряешь и зрительную память, словно зрачки твои покроет пыль забвения. Когда это произойдет, ты, конечно, не перестанешь видеть, но, хоть ты и не сдвинешься с места, ты окажешься совсем в другом месте. Ты не сможешь припомнить ничего знакомого, а незнакомое как ты сможешь узнать?
Осаждаемый, с одной стороны, бессмысленными звуками чужого языка, мертвого языка, который на миг оживает под твоим языком-бритвой, режущим его на кусочки, с другой стороны,, незнакомыми образами, ты будешь по-прежнему видеть некоторые предметы, но не сможешь видеть буквы в книгах и то, что ты сам пишешь. Это не отнимет у тебя способности списывать и даже подражать незнакомому почерку, не понимая смысла написанного. Я пишу, скажешь ты, как бы с закрытыми глазами, хотя и знаю, что они у меня открыты. Это будет для тебя замечательным опытом. Последним опытом. Если тебе станет скучно, ты сможешь играть в домино или в карты с Патиньо, и даже выигрывать у него сколько душе угодно.
Послушай, Султан...
Понимаю, понимаю; можешь мне ничего не говорить, бывший Верховный. Мне совершенно ясно все, что ты думаешь и чувствуешь. Ты хочешь писать. Пиши. У тебя еще есть немного того, что человеческие существа называют временем. Твоя рука будет писать до конца и даже после конца, хотя теперь ты говоришь: я прекрасно знаю, как пишется слово, но, когда хочу писать правой рукой, не знаю, как это сделать. Нет ничего проще. Кто уже не может писать правой рукой, может писать левой; кто не может писать руками, может писать ногами. Даже если правая рука у тебя парализована, а левая нога все больше распухает, ты все еще можешь писать. Не важно, что ты не видишь того, что пишешь. Не важно, что ты не понимаешь того, что пишешь. Пиши. По-прежнему тянется, вьется путеводная нить по горизонтально-вертикальному лабиринту страниц, ничуть не похожему на катакомбы, превращенные в подземные тюрьмы. Но твоя речь так темна, будто исходит из этих катакомб.
Послушай, Султан!..
Каково запоминание, таковы и воспоминания. Поясню тебе это примером. Если бы ты жил в эпоху, когда было изобретено кинетико-визуальное и звуковое репродуцирование, у тебя тут не было бы трудностей. Ты мог бы запечатлеть эти заметки, речь твоей памяти, включая и заимствованное у других авторов на кварцевой пластинке, на магнитной ленте, на фотоэлектрической эмульсии толщиной в одну десятитысячную волоса, и совершенно забыть об этом. Потом, случайно приведя в действие машину, ты вновь услышал бы и по известным особенностям узнал бы эту речь как свою собственную. Ты или кто-нибудь другой продолжил бы ее; цепь не прервалась бы. Но это будущее, в котором такое место займут машины и приборы, еще не повернуло вспять и не пришло в дикую страну, которую ты любишь и ненавидишь, ради которой ты живешь и за которую умрешь.
Написанное в Книге Воспоминаний должно быть предварительно прочитано. Иначе говоря, должно вызвать в памяти все звуки, соответствующие памяти о слове, а эти звуки в свою очередь должны вызвать в памяти смысл, который не заключен в словах, но был связан с ними движением мысли в определенный момент, когда слово узрело себя через посредство вещи, а вещь постигла себя через посредство слова. Симпатически, как сказал бы ты. Это симпатическое чтение.
Второе, обратно направленное чтение раскрывает то, что скрыто в самом тексте, сначала прочитанном, а потом написанном. Таким образом, мы имеем дело с двумя текстами, причем отсутствие первого необходимо означает наличие второго. Ведь то, что ты пишешь сейчас, уже содержится, уже заранее дано в читаемом тексте, в невидимом подтексте.