Я послал туда соглядатаев. Они вернулись, ничего не увидев. А одного из них эти женщины крепко привязали лианами к стволу дерева и повесили ему на грудь оскорбительную надпись. Исипо-мачо[357], которой его связали, нельзя было разрубить даже мачете, и пришлось ее прожечь, чтобы освободить несчастного. Его подвергли длительному допросу в Палате Правосудия, но он не смог или не захотел ничего сообщить, а под конец, получив пятьдесят плетей, лишился чувств. Я лично сегодня утром пошел посмотреть, что творится в этом Доме, но там не оказалось ни одной живой души, сеньор. Женщин и след простыл, и похоже было, что там давно уже никто не живет. При сложившихся обстоятельствах я позволю себе попросить у Вашего Превосходительства указаний, что делать. В отношении Дома пока ничего, мой верный бывший поверенный. Возьми перо и напиши то, что я тебе продиктую. Держи его покрепче и пиши самым твердым почерком, на какой ты способен. Я хочу слышать, как перо будет жалобно скрипеть, царапая бумагу моей последней волей.
ОПОВЕЩЕНИЕ
Я, ВЕРХОВНЫЙ ДИКТАТОР РЕСПУБЛИКИ, приказываю всем делегатам, начальникам гарнизонов, командирам линейных войск, майор- домам, алькальдам селений и деревень явиться в Дом Правительства на ассамблею, о предстоящем созыве которой сообщалось в периодическом циркуляре.
Заседание ассамблеи откроется в 12 часов дня в воскресение 20 сентября.
Явка обязательна, и ссылки на какие бы то ни было причины, даже самые уважительные, в оправдание отсутствия кого-либо из перечисленных должностных лиц не будут приниматься во внимание.
А теперь я продиктую тебе особое приглашение, касающееся твоей уважаемой особы:
Я, ПОЖИЗНЕННЫЙ ВЕРХОВНЫЙ ДИКТАТОР, приказываю коменданту города по-получении настоящего предписания, которое будет ему собственноручно предъявлено моим секретарем Поликарпо Патиньо, заключить последнего под стражу со строжайшей изоляцией.
Как виновного в тайном замысле узурпировать власть Правительства вышеназванного Поликарпо Патиньо предать казни через повешение, а его труп похоронить на пустоши за чертой города без креста и надгробия.
За исполнение этого Верховного Указа вместе с комендантом города ответственны три остальных воинских начальника. Об исполнении все четверо должны немедленно и лично доложить нижеподписавшемуся, а в случае какого-либо упущения или самовольства подлежат наказанию за обман, попустительство или соучастие.
Подай мне бумаги. Я их сейчас же подпишу. Из таза снова, в последний раз, выплескивается вода. Приговоренный стал навытяжку. Исчез. Скорбная, как катафалк, фигура мулата растворилась в луже, которая разливается по полу, образуя ручейки в щелях между половиц. Давняя вонь усилилась вдвое. Однако огромные приплюснутые ступни все еще здесь. Пятки вместе, носки врозь. Трясутся роговые головы больших пальцев, и в этой дрожи мольба и ужас. Только влажные ступни и блестят в полутьме. Громадные. Мокрые от пота. Они так распухли, будто в них вместилась вся тучная плоть секретаря, стараясь уйти как можно глубже. Спрятаться под землей. Но половицы, твердые, как железо, не способствуют этому стремлению скрыться, пропасть, а вызывают обратный эффект. Еще больше лезет в глаза эта чудовищная плоть, этот человек-опухоль, превратившийся в потеющие ступни. Ступни, которые смотрят вверх, моргая ногтями. Ступни, которые уже медленно двигаются из стороны в сторону, как качаются тела повешенных. Ну подойди же! Или ты хочешь дважды умереть? Подай мне бумаги. Секретарь боязливо высовывается из своего тайника о двух пятках. Огромное туловище выходит на цыпочках из своих лап. Мало-помалу. Пугливо-трусливо. Пятки сморщиваются по мере того, как туловище снова обретает свой размер, но также и свое двуличие. Вот она, двуличная тварь рассеченная сверху донизу одним росчерком пера. Я подписываю. Подписано. Посыпь песком документы. Вложи в конверт предписание, касающееся тебя. Запечатай его сургучом. Сеньор, сургуч кончился. Неважно, на нем и без того печать твоей бывшей личности. Внезапно оказавшийся голым, он прикрывается одним указом спереди, другим сзади. Из груди его вырывается тоскливый вздох. Правой рукой, превратившейся в черную ручку с пером, он бьет себя по лицу. Неужели несчастный еще надеется разжалобить меня, подкупить этим последним трюком ярмарочного канатоходца? Он вдруг вонзает себе в горло руку-перо, протыкая адамово яблоко, так что металлическое острие выходит через загривок, а на кончике его показывается ребенок, распевающий во все горло и выделывающий дьявольские пируэты. Тоненьким голоском бывший Патиньо умоляет меня: Ваше Высокопревосходительство, я покорно принимаю справедливую кару, которую Вашество соизволили назначить мне, ибо я отяготил свою совесть подлыми помыслами, вступив на гнусный путь подвохов и подлогов, святотатственный путь, на который толкнула меня самая черная неблагодарность к вашей Сиятельной Особе. Но я осмеливаюсь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство, чтобы вы не лишали мою могилу самого драгоценного для каждого доброго христианина знака, святого креста. Мне не важно, сеньор, что меня похоронят на голой пустоши за чертой города. Не важно, если крест будет сделан из самого скверного, пусть даже ядовитого, дерева. Не важно, что могилу не украсят надгробной плитой или разноцветными камешками. Но крест, крест, сеньор! — стонет мошенник, осеняя себя крестным знамением. Если я буду лишен помощи и зашиты креста, Милостивейший Сеньор, духи, с которыми у меня старые счеты, придут сквитаться со мной, отомстить мне! Я умоляю, я заклинаю вас, сеньор, самым дорогим для вас!.. Судя по тому, что я слышу, ты уже считаешь себя повешенным и похороненным и хочешь тут же устроить себе велорио. Я, сеньор?.. Твои вздохи похожи на отрыжку: у тебя пахнет изо рта. Ты считаешь себя добрым христианином? Сеньор, я не святоша, но моя вера в крест нерушима. Он всегда был моей опорой, сеньор. А ты был самым отъявленным мошенником за последние сто лет. Так что же может значить для тебя крест? Итак, nequaquam[358]! Ни креста, ни надгробия! Ты ошибся, родившись, и ошибаешься, умирая. Я не стану препираться с моим бывшим вьючным животным, отвечая пинками на его ляганье. Я просто выгоню его как бывшего секретаря. Ступай и попытайся угадать, в каком нужнике ты в последний раз справишь нужду, это поможет тебе как мертвому припарки. Иди и не вытягивайся больше, не то я услышу, как вместо каблуков щелкнут четыре копыта. Этот скот плохо понял меня. Он встает на четвереньки, ревет по-ослиному и удаляется, шлепая по грязи. Бывший Поликарпо Патиньо! Он останавливается как вкопанный. К вашим услугам, сеньор! Не забудь о лупе! О какой лупе, сеньор? Подставь лупу солнцу. Ах да, Ваше Превосходительство! Мулат встает отдуваясь. Ну, поторапливайся! Открой ставни. Вставь линзу в обод, который я ex professo[359] велел тебе вделать в раму. Слушаюсь, сеньор. Он с энтузиазмом прилаживает зажигательное стекло. Детская игра. Expende Dictatorem nostrum Populo sibi comiso et exercitu suo.