Не сильно, но, всё же…
— Ты пролежала в коме чуть больше года…
— Не всё так плохо… — Выдыхаю, мысленно радуясь, что не больше. — Почему?
— В тебя стреляли… — Размыто отвечает.
— Кто?
— Ты… — Ничего не понимаю. Пару секунд внимательно слежу за другом, а потом в висках вспыхивает такая сумасшедшая боль, что мне приходится согнуться пополам, схватившись за голову и заорать.
Медсестра засуетилась, вонзила в меня иглу, и сознание медленно начало уплывать.
Пробуждение было резким. Я просто выплыла из сна, долго слушала разговор врача с Сергеем, а когда мне надоело — открыла глаза.
— Я хочу знать… Скажите правду! — Потребовала от мужчин.
Пока молча, неподвижно лежала, они решали, стоит ли мне рассказывать про мужа. Врач был против. Забрасывал друга медицинскими терминами, кричал, что это дополнительный стресс, но Сергей был непреклонен.
Настаивал на честности, и я безумно ему за это благодарна.
— Амира… Прежде чем мы начнем, тебе стоит кое с кем поговорить. — Сергей протягивает телефон, который я тут же прикладываю к уху.
— Привет, красотка. — Радостным голосом произносит Слава.
Боже… За всеми событиями я совсем забыла о нем. Забыла о том, что, возможно, и ему нужна чья-то поддержка…
— Привет. Слав… прости… — Шепчу парню, и слёзы собираются в уголках глаз.
— Тебе не за что просить прощение. Амира… я хочу, что бы ты знала кое-что.
— Говори…
Слава долго молчал в трубку, а потом продолжил:
— Мазницин… я… в общем, я всё решил. Он больше не проблема для тебя.
Прикрываю глаза, и все присутствующие слышат облегченный выдох.
Разве можно радоваться так? Разве это правильно, чувствовать такое облегчение от осознания того, что в мире на одну жизнь стало меньше?
Да, он мразь. Да, шантажист и поддонок, но ведь…
— Не думай об этом и не кори себя. Он виноват сам! — Говорит Слава, слыша в моём молчании сомнение.
— Спасибо… — Еле слышно произношу и крепче прижимаю трубку к уху.
— Сочтемся, Золотарёва!
Попрощавшись со Славой, перевожу взгляд на Сергея и прошу врача выйти.
Тот, нехотя, но, всё же, покидает палату, а нам предстоит серьезный разговор.
— Говори, Серёж… Обо всё говори, ничего не скрывая!
— Я не знаю, где он, Амира. Никто не знает… Его перевозили в Сибирь но дальше след теряется. Он запретил с кем-либо его связывать. И я так понимаю, что то, что мы не можем его найти, напрямую с этим связано.
— Адвокат что-то делал за этот год?
— Нет. У него приговор без права апелляции… Он ничего не может больше сделать.
— Серёж…
— Амира, это тупик… Если бы хотя бы Алекс сам хотел, но он…
— Значит это конец? — Без надежды в голосе спрашиваю.
— По всей видимости, да…
Открываю глаза, утыкаюсь взглядом в белоснежный потолок и, пересилив себя, поднимаюсь с постели.
Плетусь в душ, затем на кухню. Всё по накатанной: чайник, кофе, какао, завтрак для Сони и взгляд на белый лист бумаги.
Он лежит на столе уже две недели. С тех самых пор, как нашла его в почтовом ящике. Не могу больше прикоснуться, только внутренний отсчет веду и сегодня последний день.
— Мам? — Выводит меня из мыслей голос дочери.
— Да, зайка?
— Ты опять грустишь?
— Прости… — Дочери тяжело не меньше, но она, в отличие от меня, держится.
— Это сегодня, да? — Осторожно спрашивает, и я, отставив чашку с кофе, обнимаю её, вдыхая такой знакомый, но такой уже забытый запах.
— Да…
Подъёзжаю к обочине и выхожу на улицу. Через дорогу небольшое серое здание, закрытое высокими железными воротами.
Жду больше часа, а потом тяжелое железо приходит в движение и отъезжает в сторону.
На улицу выходит мужчина… а у меня сердце останавливается…
Перебрасывает через плечо сумку, поднимает ворот и, опустив голову, идет вдоль забора.
Перебегаю через дорогу, спотыкаюсь, едва не падаю, но бегу за ним.
Сильный ветер заглушает шаги. Хватаю за рукав и попадаю в плен таких любимых, но уже таких чужих глаз.
— Пришла всё-таки?
— Алекс…
— Я ведь говорил, Амира… — Слегка отдергивает руку и делает шаг назад.
— И я говорила! Говорила, что навсегда! Говорила, что буду ждать!
— 15 лет… Ты ждала 15 лет, а зачем? — Пробегаюсь взглядом по заметно постаревшему человеку. На лице пролегли глубокие морщины. Волосы посеребрила седина. Глаза пустые и безжизненные. Он изменился…
— Потому что ты мой муж!
— Не муж, ведь, Амира… — Отводит глаза.