А вообще-то, по-моему, это слишком жестоко - ради "Малахита" рвать чью-то любовь, ограничивать выбор. Может, мне понравится девушка вовсе не из "Малахита"? Зачем же давить на меня выбором - или любовь, или полет на Риту?
Но я понимаю, что жестокость эта - вынужденная. Жесток сам опыт. Жестокими будут условия там, на далекой и чужой планете. Их не сравнить с условиями на Марсе или на Венере, куда сейчас практически могут лететь почти все. И поэтому на Риту берут нас, мальчишек и девчонок. Мы еще способны по молодости вынести эту жестокость опыта. Людям постарше она может оказаться не по плечу.
- Мы с тобой тянем! - размышляет вслух Али. - А другие пока разберут лучших.
Он все о девушках!
- Они все хорошие, - спокойно возражаю я. - Какую полюбишь - та и станет лучшей.
- Нет, не все! - Али горячится. - Я уже смотрел - беленьких совсем не так много!
- А тебе обязательно "беленькую"?
- Конечно!
- А мне - все равно.
- Потому что ты сам "беленький"! А я себя знаю! Если женюсь на черноволосой - всю жизнь буду завидовать тем, у кого "беленькая". Но на Рите не должно быть зависти!
- Волосы можно покрасить, Али!
- Волосы - можно! Характер - нет! "Беленькие" - спокойные. Мне нужна спокойная жена! Я сам горячий!
Смешной этот Али! Умный, веселый, отличный скульптор и монументалист - и все-таки смешной. Что-то в нем есть древнее - чересчур откровенное, обнаженное. В наших краях парни даже не думают так, как Али говорит.
Он любит лепить красивые фигуры. Уже здесь, в "Малахите", он вылепил две небольшие статуэтки - купальщицу и балерину. Прекрасные вещи! Ребята один за другим ходят в мастерскую к Али, чтобы посмотреть на них.
Я не раз думал - кто же был его моделью? Али не говорит об этом. А я, конечно, не спрашиваю.
Впрочем, может, здесь и не обязательна модель? Можно ведь вылепить мечту!
Наверно, Али и сам был бы прекрасной моделью для скульптора. Если бы я хоть немного умел лепить - непременно вылепил бы этого парня.
У Али точеный нос с маленькой горбинкой, слегка вытянутые вперед пухлые, еще по-детски капризные губы. Его густые черные брови срослись над переносицей в сплошную линию. Я читал в восточных преданиях о красавцах, у которых брови, срослись над переносицей. Но никогда не видел их. Али - первый.
Он чуть ниже меня. Но меня всегда считали высоким. В нашем классе только Женька был выше. Так что, в общем-то, у Али хороший рост. Но зато Али шире меня в плечах и быстр и ловок, как тигр, и по его мускулатуре можно изучать анатомию.
Я тоже не слабак и никогда не жаловался на свои мускулы. Но мне далеко до Али.
Интересно, какими видят нас обоих здешние девушки?
Али - яркий, смуглый, броско-красивый. У него цепкий и быстрый, как молния, взгляд. Рядом с ним я - блеклое пятно. У меня светлые волосы, и бледный, красноватый северный загар, и веснушки на носу, и глаза - обычные, серые.
И наконец, Али талантлив. Всего месяц мы в "Малахите", но пластмассовое панно "Подвиг", созданное руками Али, уже украшает нашу столовую, на скульптуры Али бегает смотреть чуть не весь лагерь, и талант Али уже признан здесь всеми.
А я? Никогда у меня не было никакого таланта. И даже немногие стоящие дела, которые я задумал - "поминальник" для радиофонов да коробочки эмоциональной памяти, - так и не довел до конца.
Чего же Али волноваться? Чего спешить? Он не из худших здесь...
- А может, тебе и не нужна тут девушка? - интересуется Али. - Может, ты еще любишь ту?.. Которая приезжала... Ее, наверное, не взяли в "Малахит"?
- Не взяли, - соглашаюсь я. Почему-то не хочется объяснять Али, что Лина и не просилась сюда. - Но это не моя девушка, Али. Мы просто друзья.
Али хмыкает и недоверчиво усмехается. Потом произносит:
- Она на тебя так смотрела!.. Нет, вы не просто друзья!
- Это тебе показалось, Али.
Он снова хмыкает и недоверчиво усмехается.
Конечно, ему не показалось - это и я понимаю. Но зачем все объяснять?
Лина приезжала ко мне только один раз - десять дней назад. Мы долго бродили с ней по громадному парку "Малахита" и качались на качелях, и взлетали в небо в кабине пневматической катапульты, и потом обедали в нашей столовой, где я представил ее своим новым друзьям.
После обеда мы бродили по осеннему, рыжеющему парку уже втроем - с Маратом Амировым, который очень обрадовался, увидев Лину в нашей столовой. Но потом Марат незаметно исчез куда-то - и мы опять остались вдвоем.
Это был очень грустный день, потому что он как бы подводил итог нашей так и не сложившейся любви. У любви должно быть будущее - тогда она может жить. А у нас с Линой будущего не было - с первого дня. И поэтому мы поссорились, не успев толком познакомиться. И хотя потом Лина сама вызвала меня и поняла, и простила невольную мою бестактность в тот день, - мы все же оба чувствовали полную обреченность наших отношений. Может, Лина и хотела бы, чтоб я отказался от "Малахита", - ради нее. Но, разумеется, не говорила об этом. А если бы и сказала - ничто бы не изменилось. Видно, она чувствовала это - потому и молчала. Слишком немногое нас связывало, чтобы я отказался ради нее от своей давней мечты.
Еще если бы ради Тани...
Вообще, я слишком много думал о Тане, когда разговаривал с Линой.
Наверно, она и это чувствовала.
Может, потому и плакала, когда мы прощались. Не знаю. Но при мне держалась хорошо. И много шутила. И даже хохотала.
Но шутила - горько.
И зачем это ей так не повезло?
Почему-то мне кажется, что она не приедет больше в "Малахит". Хотя я и приглашал. Десять дней назад мы, наверное, виделись с Линой в последний раз.
- ...Ты слышал сегодня утром передачу о Ганимеде? - неожиданно спрашивает, Али.
- Слышал. Порадовался. Наконец-то проект становится живым делом.
Это был давний проект - перевести спутник Юпитера Ганимед на орбиту Земли, создать на нем атмосферу, расселить людей. Об этом проекте на Земле долго спорили, как когда-то - о судьбе планеты Рита. И вот только сегодня передали, что проект "Ганимед" становится планом действий, что для его осуществления назначаются конкретные сроки.
- Я тоже порадовался, - говорит Али. - Но я подумал еще и другое. Когда к Земле подгонят Ганимед - может, станет не до Риты? Всех добровольцев Ганимед возьмет себе, и мы будем там напрасно ждать новых кораблей...