Воспользовавшись минутным передыхом, я выдавил в себя полтюбика витаминной пасты и выглянул из палатки. Селение выглядело таким же оживлённым, как вчера утром. Разгорались три костра. Оглушительно кричали птицы. К запаху дыма примешивался резкий запах поджаренной рыбы. Бегали от костра к костру и от хижины к хижине голые ребятишки и полуголые женщины. Старухи, сидя на корточках или на камнях, колдовали у огня. Седой старик с жидкой бородёнкой, сидя на земле возле большого валуна, отбивал наконечник — то ли для копья, то ли для стрелы. Бил на камне камнем по камню…
Белые купола парашютов стояли чуть-чуть выше остального селения. То, что надо! Достаточно вынести экран ко входу в палатку, и она сама станет прекрасным фоном, отрежет экран от леса.
Дело было двухминутное. Вынести экран, подключить видеозапись — чтоб осталась и у меня копия концерта. Они ведь наверняка запросят когда-нибудь повтор… Да ещё подыскать удобное местечко на свободном валуне…
Только дети и успели заметить мою суету и столпились вокруг, выставив вперёд животики. Остальные купы оглянуться не успели.
Я нажал кнопку на груди и сообщил Розите:
— Всё готово. Давай!
И позволил себе лишь половину полной громкости.
На экране быстро пробежали цветные полосы настройки, мелькнуло почему-то английское «Еnd» — «конец», и застыла обычная наша местная заставка — панорама Города-кольца с параболическими антеннами спутниковой связи и вертолётами на просторной крыше.
А затем ожили динамики, и задушевный баритон Омара Кемаля произнёс:
— Ухр купум! Ухр Тор! Ухр Сар! Ухр Кыр!
И певучий контральто Розиты нежно добавил:
— Ухр Лу-у!
И все люди племени купов вначале застыли, а затем повернули головы к непонятному светящемуся экрану и незаметным динамикам по его бокам. Именно оттуда шли знакомые, понятные и необычно громкие слова.
Нежное адажио из «Лебединого озера» тихо поплыло над стоянкой дикого племени. В немом изумлении, ничего не понимая, но и не в силах шелохнуться, слушали небесную музыку полуголые люди в шкурах и видели на экране светлые небоскрёбы Нью-Йорка и древние храмы Греции, подсвеченную Эйфелеву башню в ночном Париже и утреннюю панораму Кремля, киевскую Софию и храм Христа Спасителя, мосты и каналы Венеции и Петербурга, морские набережные Дубровника и Неаполя.
И под эту же музыку проплыла по сцене Большого театра молодая Майя Плисецкая, плавно взмахивая своими удивительными руками «без костей».
А потом запела Розита — давнюю нашу, вечную нашу песню, с которой улетали мы от родной Земли, с которой прилетели сюда: «Я вернусь через тысячу лет… Так хоть в чём-то оставь мне свой след!..»
Промелькнул по экрану самый модный на Земле нашей юности пианист Ричардс со своим знаменитым «Марсианским прибоем». И голос Розиты пообещал:
— Мы к нему ещё вернёмся, Сандро…
Словно знала она то, чего ну никак не могла знать!.. Задолго до «Малахита», влюблёнными школьниками, в наш с Таней Праздник Первого снегопада, шли мы по родному уральскому городу и наблюдали над концертным залом бешеную пляску цветомузыки «Марсианского прибоя». В тот вечер играл в нашем городе заезжий Ричардс…
В какой жизни это было?
В каком краю Галактики?
А на экране Омар Кемаль уже тешил мою славянскую душу «Очами чёрными, очами страстными, очами пылкими и прекрасными». Две трети романса, правда, шли на турецком языке, но купы этого не заметили.
Затем вологодская девчонка Аня Бахрам, жена моего друга Али, вышла с бессмертной зыкинской «Издалека долго течёт река Волга…» На Рыбинском море, близ Волги, Анюта родилась, про Волгу пела… И сама Волга легко несла на экране медлительные теплоходы и стремительные «Метеоры».
Рядом со мною тихо присел на землю Тор. Возле него тут же остановился, прислонившись спиной к дереву, Сар. Уже не раз наблюдал я, как спокойно и достойно следует он за вождём. Будто охраняет от всяких неожиданностей. На шее Тора и Сара уже не было «зубастых» боевых украшений, а мирно болтались вчерашние красные ленточки…
В селении поопадали языки костров. Никто не подкидывал в них сучья, не бил камнем по камню старик с редкой бородёнкой. Глаза его не отрывались от экрана. Судя по запаху, где-то сгорела рыба…
Веером прошлась Розита по лучшим певцам трёх веков — с тех пор, как только появилось на свете звуковое кино, — от Энрико Карузо и Фёдора Шаляпина до кумира нашей юности Евгении Недро. А потом решила показать ещё и массовость искусства у «сынов неба» — итальянский женский хор, весь в белом, с «Аве, Мария!» и пёстрый русский милицейский — с волшебной «Калинкой». Всегда почему-то мерещилось мне в этой песне некое волшебство…