Однажды разведчики принесли в лагерь новые стихи. Кто был их автором, неизвестно. Стихи поместили в «молнии», вывесили на высокой сосне. Нашлись свои композиторы, которые тут же подобрали музыку. И теперь, когда выдавался спокойный вечер, Плиев непременно запевал:
Песню любили все — она рождала думы об оставленных домах, родных и близких. Любили в бригаде и веселые припевки. Воложин пробегал пальцами по кнопкам гармони, и Костя звонким голосом запевал партизанские частушки:
Ему вторил высоким чистым голосом Володя Синявский:
Однажды подошел к костру-дымогару комбриг Никитин. Присел на пень, задумчиво глядя на костер, слушал песни. Потом взлохматил волосы на голове Кости, сказал тихо:
— Эх, хлопчики, я тоже воевать начинал пацаном. Только было это еще в гражданскую, когда с белыми сражались. Тоже на фронт из дома сбежал. — И неожиданно сказал: — Скрипку бы сейчас! До войны я играл немножко на скрипке… — Комбриг вздохнул.
Скрипка, старенькая, обшарпанная, повидавшая не одну бомбежку и пережившая не один поход, нашлась в обозе. И вот в лесу зазвучала мелодия, которая завладела душами всех, — «Полонез Огинского». Все слушали затаив дыхание. Когда в лесной чаще замер последний звук, Костя прошептал:
— Товарищ комбриг, сыграйте, пожалуйста, еще! Может, пролетит музыка над лесом, и мама моя там, на Рысевщине, ее услышит…
Старый дот
Бригада все еще находилась в Налибокской пуще. Отсюда по всем направлениям действовали диверсионные и разведывательные группы. Костя участвовал в операциях на дорогах Налибоки — Чапунь — Любча, ходил в разведку в деревни Турец, Буда, Щорсы, на диверсии под Волковыск, Новогрудок, Лиду. Иногда со своими друзьями-«братками», а чаще в составе других групп.
…В этот раз партизаны возвращались из-под Барановичей. Задание было выполнено: взорван мост на шоссе и уничтожены две машины противника. Разведчики пробирались кружным путем, чтобы избежать погони и засад. Самое опасное место, шоссе, осталось позади. Его пересекли, использовав момент, когда дорога была пустынна.
Впереди была луговина с редкими кустами. Поодаль виднелась деревенька, оттуда доносилось гудение моторов. Значит, в деревне стояли немцы или полицаи. Идти открытым лугом до леса было опасно: местность просматривалась и из деревни, и с шоссе, которое было рядом.
Залегли в густой траве. Рядом паслись коровы, возле стада сидел мальчик.
— Надо бы с пастушком поговорить, — тихо сказал старший группы, — узнать, что в окрестных деревнях творится.
— Разрешите мне, товарищ командир! — шепотом попросил Костя. — Все разведаю. А потом… Видите взгорок? На него проберусь. Оттуда местность как на ладони видна. Если спокойно будет, дроздом просвищу. Тогда вы — ко мне.
— Что же, Кастусь, — согласился командир. — Действуй! Шапку и амуницию оставь. Наган в карман спрячь. А пастушку скажи: беженец, мол.
Через несколько минут Костя оказался возле пастушка. Тот был немного старше Толика и чем-то напоминал брата, только выглядел очень худым и изможденным. Мальчик изумленно смотрел на незнакомца в полувоенной форме, который вышел к нему из кустов.
— Ты кто? — наконец преодолев испуг, спросил пастушок.
— Беженец, — ответил Костя, и устало опустился на траву рядом с пастушком. — В Минск пробираюсь.
— Одежда у тебя военная. — Мальчик внимательно, с подозрением рассматривал Костю. — В такой не пройдешь.
— У полицая на сало сменял, — спокойно сказал юный разведчик. — А ты кто?
— Мы с мамой и двумя сестрами тоже беженцы, — вздохнул пастушок. — От самой границы, от Буга шли. Там отец служил…