Выбрать главу

Владимир Ибрагимович Царукаев

Я вернусь на рассвете

Я вернусь на рассвете

1

Жаркий, солнечный день.

Шауха́л с соседскими ребятишками играет на берегу реки. Игра у них очень забавная: Шаухал зажимает в кулаке палочки — несколько маленьких и одну побольше. Тот, кто вытянет большую, должен нырять, чтобы достать со дна камень. Если большая палочка окажется последней, нырять придётся самому Шаухалу.

«А я дольше тебя под водой продержусь!» — хвалится Габула́.

Шаухал знает, что Габула хороший пловец и долго может пробыть под водой. С ним трудно тягаться. И всё же принимает вызов Габулы.

Вот они уже заплыли на глубокое место. Раз, два, три!.. Нырнули!

Шаухал погружается всё глубже и глубже. Вода здесь холоднее, чем на поверхности реки. Холодно и неприятно. Но нужно терпеть…

Наконец — дно. Шаухал отталкивается и ловко всплывает на поверхность.

Что это случилось? Ребята, схватив одежду, мчатся прочь от реки.

«Эй, Габула! — кричит Шаухал. — Я дольше тебя пробыл в воде! Куда ты убегаешь?»

Никто даже не оглянулся. Шаухал вздрогнул: перед ним стоял отец; его и испугались ребята.

Но отец совсем не сердитый. Он стоит и улыбается. И смотрит чуть насмешливо, но ласково. Шаухал даже не помнит, когда отец смотрел на него такими глазами.

«Идём домой, — говорит негромко отец, — мать ждёт».

И они идут.

Идут какой-то неведомой дорогой. Вокруг незнакомые места. Лес. Поляна, разукрашенная белыми цветами…

Рванул ветер, сорвал с головы отца войлочную шляпу. Отец бросился за ней, но напрасно: шляпу подняло вверх.

«Сейчас я её достану!» — кричит Шаухал и, превратившись в птицу, взмывает в небо. Отец теперь кажется маленьким. Он стоит неподвижно и, подняв голову, смотрит на кружащегося в воздухе сына.

И вдруг в мгновение всё исчезло. Нет отца. Нет цветущей поляны.

…Шаухал открыл глаза и почувствовал, что дрожит от холода. Одеяло сползло, а в комнате сквозняк.

Жаль, что такой хороший сон внезапно прервался.

Шаухал набросил на себя одеяло и снова закрыл глаза, надеясь опять увидеть отца. Но, увы, сон не возвращался. В голове вновь всё та же мысль: «Нет у меня отца. Отец убит. И никогда его не будет рядом со мной».

Там у матери, у Дзыцца́, под подушкой в ворохе отцовских писем хранится извещение о его смерти.

Дзыцца лежит неподвижно. Сердце Шаухала кольнула тревожная мысль: «Вдруг она умерла?» Он вскочил и босиком подбежал к постели матери, наклонился, прислушался — дышит или нет?

Мать дышала. Но дышала еле слышно. И казалось, что вот-вот она вздохнёт последний раз и навеки замолкнет. Болезнь совсем иссушила её, лицо бледное, глаза ввалились…

Мать прошептала:

— Ты что не спишь, сынок? Проснулся?

Шаухалу стало жалко мать. Хотелось сказать ей что-то хорошее, утешить и хоть на минуту облегчить её страдания.

На глаза матери навернулись слёзы: видно, поняла, о чём думает сын.

Между тем в комнатушке становилось всё светлее, а в окне чётко обозначились оголённые ветви яблони. Доносились голоса немцев.

Значит, начался день. В этот день, как и в любой другой, будут, наверно, огорчения и радости. Правда, теперь радостей ожидать трудно. Сейчас страшное время. Рядом, в селении, — ненавистные враги, фашисты. Они веселы. Им доставляет удовольствие топтать чужую землю, жить в чужих домах, есть чужой хлеб и мучить людей.

Шаухал оделся, взял с печи небольшой пучок соломы, настелил её в арчиты[1]. Носки давно уже порвались. Чтобы не вылезали пальцы, пришлось подвернуть носки под ступню.

Рваная телогрейка, широченные брюки, старая шапка… Надев этот наряд, Шаухал стал выглядеть старше.

— Иди, моё солнце… Только будь осторожен. Обходи стороной солдат, слышишь? — наказывала мать.

Шаухал должен был пробраться к тёте Рацца́, сестре матери. Об этом договорились ещё с вечера.

— Старайся, чтобы тебя никто не заметил…

— Хорошо, мама. Я быстро-быстро сбегаю.

В глазах матери нарастала тревога.

— Скажи тёте, сынок, что мне стало хуже. Пусть как-нибудь постарается и придёт.

Шаухал положил на табуретку возле кровати матери ломоть чурека:

— Поешь, мама… И не беспокойся за меня.

Мать ничего не ответила. Шаухал знал, что этот чурек так и останется нетронутым до его прихода.

«Скорее нужно привести тётю Рацца!» — подумал он.

* * *

На мощёной улице селения — суматоха. Улица загромождена чёрными и зелёными машинами. Рыча, проползают танки, оставляя шрамы на и без того разрыхлённой дороге.

вернуться

1

Арчи́ты — осетинская национальная обувь.