Выбрать главу

— Царгусов! Иди-ка сюда…

Шаухал притворился, что не слышит. Пошёл было к калитке.

— Кому я говорю, негодяй! Иди сюда!

Пришлось повиноваться.

Хаммирза притянул его к себе за ворот куртки и процедил:

— Ты что, глухим притворяешься, а?

Шаухал с ненавистью смотрел на предателя. А тот, испытующе заглядывая ему в глаза, процедил сквозь зубы:

— Ты ведь тоже Царгусов, щенок, как и та сволочь… Одного поля ягодки, по глазам вижу!

Хаммирза был пьян и разъярён. Он понимал, что скоро для него настанет конец. Таких, как он, Красная Армия щадить, конечно, не будет.

Раздался голос тёти:

— Оставь мальчишку, Хаммирза! Ну чем он тебе помешал? Что он тебе сделал?

— Молчи, дура! — оборвал её Хаммирза. — Иди и ты сюда.

Тётя подошла.

— Говорите, — продолжал староста, — могут ли проехать машины по дороге около вашего дома?

— Да там же болото! — ответила тётя. — Там сроду машины не ездили…

Хаммирза сверкнул глазами, плюнул, выругался и пошёл к грузовику.

— Беги скорее от беды подальше, — шепнула тётя.

Шаухал быстро исчез.

Ему и радостно — немцам капут! — и грустно: убийцы и предатели удирают, не получив возмездия. Кто знает, удастся ли их потом изловить и отомстить за учителя и Алыкку?

* * *

…В комнате тепло. Мать спит. Шаухал вынул из сундука старые тетради. Зажёг коптилку. В тетрадях рукой учителя Темира поставлены отметки. А вот ещё: «Материал изложен хорошо, но написано небрежно, за это снижаю отметку» — и подпись.

Когда это было?

Всего лишь год или полтора назад…

Слипаются глаза. Пора спать.

Шаухал тушит коптилку и на цыпочках, боясь разбудить мать, уходит из комнаты, спешит к своему привычному месту на сеновале.

Давно ли он проводил здесь ночи вместе с учителем и Алыккой, а кажется, что прошла целая вечность. Их уже нет в живых.

Ложится на сено, рядом — дорогие для него шапка и автомат. Веки тяжелеют. Грохот орудий стал привычным.

И вдруг ясно слышится голос Алыкки:

— Вот нажмёшь на это — та-та-та…

Какая мысль!..

Сонливость как рукой сняло. Он схватил автомат. Голова лихорадочно работает:

«По дороге мимо нашего дома они не проедут — тут болото. Значит, остаётся единственный путь — по шоссе, через перевал. Скорее! К перевалу! Ещё успею…»

Завёртывает автомат в старый половик, которым недавно укрывался Алыкка. Мгновение — и он в комнате. Вырвал из тетрадки листок и, положив его на подоконник, написал:

«Мама, я вернусь на рассвете».

* * *

Знакомый путь — огородами. Шоссе. Тянутся недобитые «тигры» и «пантеры». Изредка мелькают легковые автомобили. Это удирают немцы.

Всё селение замерло. Ещё вчера вечером в сторону леса палили из миномётов. Слышались разрывы бомб со стороны Салугарда́на. На улице было много мотоциклистов — офицеров и солдат. Около реки хоронили убитых.

Шаухал перебегает от дома к дому. Здесь ему знакомо каждое дерево, каждый кустик. Вот дом тёти. В этом доме последнее время жили комендант и Кубайтиев. Машины ещё стоят. Значит, не поздно! Значит, ещё не успели уйти!

Шаухал бежит к подножию горы. Вскарабкался на первый камень, пробежал по выступу на скале и опять — вверх. Наконец остановился, поглядел вниз. Шоссе — как на ладони. Когда машины повернут налево и поедут вдоль плетня, как раз начнётся подъём и поворот…

Шаухал осторожно развёртывает автомат, кладёт его в небольшую выемку на скале.

«Место удобное, — думает он. — Меня сразу не заметят, а я вижу всё».

В двадцати шагах от Шаухала по шоссе прошла группа немецких солдат.

Эх, знали бы они, что у них под носом засада!

Прошли. Даже никто не оглянулся…

Но вот послышался рокот моторов. Из тётиного двора выползли два грузовика, а между ними — легковая машина.

Это они!

Шаухал посмотрел на автомат. Алыкка объяснял, куда надо нажимать. Сейчас он так и сделает. Через несколько секунд…

* * *

Когда в селении прокричали петухи, с западной стороны раздался треск автоматной очереди. Он то смолкал, то начинался снова. А когда небо стало светлеть и на западе обозначилась розовая полоска зари, стало тихо. Автомат умолк.

Это утро было ясным. Взошло солнце. Оно заиграло на ветках яблонь и груш, на трубах и крышах. Один из своих лучей солнце послало в окно домика, где спала мать Шаухала — Дзыцца. Луч упал ей на лицо, и она открыла глаза.