До войны на этой улице редко можно было увидеть больше двух автомашин. Улица была тихой…
Около домов толпятся немцы — офицеры в высоких фуражках и солдаты в длинных шинелях. Проходить мимо фашистов опасно.
Шаухал перелез через плетень и пошёл огородами, а потом вдоль берега реки.
Он и до войны ходил этим путём, потому что здесь не было злых собак. Кроме того, это дорога к тёте или на мельницу, куда носили зерно. А теперь зерна-то и нет. Так что, если бы и не сожгли мельницу, мельник всё равно бы слонялся без работы.
По берегу Урсдо́на Шаухал добрался до середины села. Оглянулся. За рекой лентами протянулись окопы. Из них виднелись каски немецких солдат. Пулемёты направлены в сторону леса. Шаухал знает, что там, в лесу, — наши. Уже несколько раз они делали ночные вылазки, нападали на село. Кругом поднималась страшная трескотня. Приходилось с матерью прятаться в подвале. А по утрам немцы с мрачным видом подбирали трупы убитых.
Шаухал смотрел на лес и думал: «Наверно, партизаны видят меня в бинокли. Смотрят на меня и догадываются, с каким нетерпением я их жду. Конечно, они обязательно придут и освободят село. Только бы скорее! И опять будет хорошая жизнь, как до войны…»
Ббб-у-ум! — загрохотало где-то совсем близко.
Со страху Шаухал упал на землю, притаился. Через несколько минут осторожно поднял голову. На том берегу реки мчится легковая машина. С ходу — прямо в реку. И снова: б-у-ум! Брызги во все стороны! Вода взметнулась к небу!
Из машины выпрыгнули трое немцев. Кое-как выбрались из воды и спрятались за домом, стоявшим на самом берегу. Они что-то обсуждали, показывая пальцем на застрявшую посредине реки машину. Потом вынули бинокли и направили их в сторону леса. По ним оттуда бил миномёт.
Из переулка с шумом выкатила бричка. В бричке сидел старик и покрикивал на лошадей.
Вот он увидел фашистов, хотел повернуть обратно, натянул вожжи… Но уже поздно. Бричка продолжает катиться вперёд.
Немцы подбежали к старику, что-то кричат и всё показывают на застрявшую в реке машину.
Вновь взрыв. О крышу машины забарабанила галька. Немецкий офицер трясёт старика за плечи:
— Машин! Машин! Спасайт!
Бедный старик притворяется, что не понимает. Но, увидев под носом пистолет, машет рукой:
— Была не была!
И направил бричку в ледяную воду. С великим трудом ему удалось прикрепить цепь к оси брички, а кольцо забросить на крюк рядом с фарами.
— Нуа-а! — кричит старик на лошадей. — Эх, зарезал бы вас на поминки этих господ…
Конечно, последнюю фразу он бормочет по-осетински. Немцы не простили бы такого оскорбления.
Лошади рванули бричку, прошли несколько шагов и остановились.
— Нуа-а! Нуа! — кричит старик, хлещет лошадей кнутом, а они ни с места. Не под силу, видно, такой груз…
Старик обернулся, умоляюще посмотрел на немцев. А они грозят пистолетами.
Опять заработал кнут. Лошади по-прежнему стоят — ни взад, ни вперёд. Старик снял сапоги, засучил выше колен ватные брюки и полез в воду.
Даже Шаухалу стало холодно, когда он увидел это. Ведь вода-то ледяная! Она обжигает как огонь. И вдруг Шаухал слышит над головой крик:
— Эй, малтшик! Айда туда!
Офицер смотрит прямо на него и указывает пистолетом на старика.
Что же делать? Придётся подчиниться. Иначе убьёт.
Шаухал вошёл в воду прямо в арчитах. Взял лошадей за уздцы. Потянул. И лошади пошли. Еле-еле, но всё-таки пошли.
Снаряды рвались один за другим. Осколки летели во все стороны. А мальчишка и старик словно не замечали их. Лишь бы скорее вытянуть эту проклятую машину да уйти отсюда живыми…
Машину из воды вытащили. Возчик присел на корточки и стал растирать окоченевшие синие ноги.
И у Шаухала ноги ныли от боли, но сейчас не до ног. Немцы занялись машиной, и, пока не поздно, надо бежать. Дом тёти Рацца отсюда уже недалеко.
Шаухал юркнул в переулок и помчался так быстро, как ещё никогда не бегал.
Вот наконец знакомый двор. Под яблонями — три грузовика. Кузова накрыты брезентом. Наверно, в них снаряды. Кругом валяются железные бочки из-под бензина.
Немецкий солдат топором рубит под корень яблоню. Ударит раз, поплюёт на ладонь и снова размахнётся. Вот он заметил Шаухала, распрямился, вгляделся и пробурчал что-то непонятное. А тот, как зверёк, проскользнул мимо немца и скрылся за дверью. Поднялся по лестнице наверх и прямо нос к носу столкнулся с тётей.
— Ах, светлый очаг мой, ах, солнце моё! — ужаснулась тётя Рацца. — Да на тебе лица нет!