Высоко в небе чуть в стороне от нашего пляжа парит коршун. Ровными кругами он ходит и ходит, выглядывая добычу, а может, выглядел уже и теперь прицеливается, как лучше ударить.
— Я опоздал к назначенному сроку, — негромко продолжал Вольфрам. — Мы заблудились, голодать пришлось. А товарищ у меня был некрепкий, язвенник — после ленинградской блокады. Совсем ослабел, идти не может. Наткнулись на охотников. Я оставил с ними товарища, один продолжал маршрут. Но, как ни бился, опоздал на три дня. Тут ещё дожди настигли…
Коршун уже исчез. Должно быть, настиг свою жертву и теперь терзает где-нибудь у гнезда. Витька плывёт к нам.
— Выхожу на берег речки к условленному месту, а речка вздулась от дождей, бурлит вовсю. Смотрю сквозь туман — шалаш виднеется. Конь пасётся. И у самой воды она стоит. Мария. Я как был в походном костюме, в сапогах с раструбами, так и побрёл. На середине реки сбило меня быстриной. Чувствую — конец приходит, воды нахлебался, встать не могу и плыть не могу. Вода в сапоги налилась, ноги — как свинцовые. Но Мария прыгнула с берега, подплыла ко мне. Спасла.
— Необыкновенно у вас началась любовь, — сказал я.
— Любовь всегда начинается необыкновенно, — подхватил выходивший из воды Витька.
Он в любом вопросе, не задумываясь, выступал знатоком.
— Машина гудит, — прислушиваясь, сказал Вольфрам.
Верно: гудела машина. И тут же мы услышали Сашин голос:
— Гари-ик! Воль-фра-ам! Витя-а! Ско-рей!
— Идё-ом! — крикнули мы с Витькой.
— Марков приехал, — сказал Вольфрам. — За нами.
Мы поспешно направились к лагерю. Тропинка вилась по косогору между берёз. Я шёл впереди. Комары гудели надо мной, я то и дело шлёпал себя по спине или по ногам мокрыми плавками, расправляясь с наглецами.
— Что, любят тебя комары? — смеялся Вольфрам. — Ты молодой, вкусный. А меня уже не едят.
— Они тебя на десерт берегут, — сказал шагавший позади всех Витька.
— Кто такой Марков? — спросил я.
— Это интересный человек, — сказал Вольфрам. — Молодой, а геолог сильный. Он и на Кубе бывал, и в Сирии два года провёл. Повидал много.
Берёзки тут росли густо, и солнцу редко где удавалось пробиться сквозь их листву и упасть на траву золотыми бликами. Но возле лагеря берёзки расступились, между ними чаще попадались солнечные полянки, а впереди за белыми стволами уже виднелся непривычно опустелый лагерь. Палаток не было. И стола не было. И два больших камня сиротливо торчали без накрывавшей их прежде плиты.
Грузовая машина с откинутыми бортами стояла посреди поляны. Просторный кузов машины был ещё пуст. На ящике с образцами Саша накрывала чай. Она поставила хлеб и стала резать колбасу. Иван откупоривал банку бобов в томате. Возле Ивана стоял кто-то незнакомый. «Марков», — подумал я.
Он был среднего роста, плотный, крепкий, загорелый, в белой рубашке с короткими рукавами и откинутым воротом, на тщательно разглаженных брюках чётко пролегли стрелочки, а чёрные ботинки блестели. Куда этот чудак собирался: в отряд геологов или в Большой театр?
Марков пошёл нам навстречу, протягивая руку:
— Здравствуй…
— Гарик, — подсказал я.
— Здравствуй, Гарик, — сказал франт и сжал мою руку.
Я близко увидел обнажённые в улыбке широкие белые зубы, синеватые после бритья щёки, высокий лоб и большие тёмно-карие глаза с необычным, чересчур внимательным взглядом. За мной подошёл Вольфрам.
— Здравствуйте, Сергей Михайлович, — сказал Вольфрам. — Письма привезли?
Марков усмехнулся:
— Ты что же, надеешься просто так получить письмо из Якутии?
— Из Якутии? — переспросил Вольфрам.
И вдруг сапоги Вольфрама мелькнули у меня перед глазами — Вольфрам стал на руки и прошёлся на руках от Маркова до машины.
— Ладно, ладно, — сказал Марков, — перевёртывайся обратно, дам тебе письмо.
Вольфрам мягко встал на ноги. Лицо у него покраснело, а глаза были озорные и счастливые. Марков подал ему голубой конверт.
— А мне? — спросил я.
— Кузин? Есть Кузину. И Подорожному есть. Плясать будете?
— Придётся, — сказал Витька.
Марков вынул из кармана расчёску, вставил между зубчиками тонкую бумажку и заиграл «барыню». Пришлось нам с Витькой отплясывать. Вольфрам куда-то исчез со своим конвертом, а Саша и Иван смотрели на нас и смеялись.
Наконец Марков сунул расчёску в карман и достал из планшета наши письма. Саше он отдал два письма без выкупа.