Одной минуты не потребовалось Юльке, чтобы вообразить таёжную глушь за окном. Видимо, она попала в избушку охотника. А сама… Кто же она сама?
— Ещё? — спросил Чёрный, заметив, что стакан опустел.
— Нет. Пей ты.
Он положил в стакан кусков десять сахару, налил до краёв кипятку и стал есть хлеб, запивая этим сиропом. На Юльку он не смотрел, а куда-то мимо, в стену, и взгляд у него был безразличный и усталый, как у взрослого. Ворот свитера растянулся, из него торчит тонкая смуглая шея, словно ветка тополя из стакана. «Без отца-матери парнишка-то», — вспомнились Юльке слова отца. И таёжные фантазии как-то сразу отошли в сторону, Юлька увидела перед собой живого парнишку с трудной судьбой, бывшего однокашника, озорника Пашку Чёрного.
— Это что же, ваша дача? — спросила Юлька.
— Наша. Ещё когда мать была жива построили.
— И ты здесь живёшь?
— Да нет… Прихожу иногда, если бабка надоест своим ворчанием.
— Вдвоём с бабкой живёшь вообще-то?
— Вдвоём. Бабка у меня паршивая. Всё молится. За десять километров в Воскресенское в церковь ходит, а сама у соседей из сарая яйца таскает. «Прости, господи, мои прегрешения?»
Пашка с такой уморительно постной миной передразнил бабку, что Юлька расхохоталась. Но сам он даже не улыбнулся.
— Ненавижу я её, — сказал Пашка. — Убил бы…
— Ты с ума сошёл!
— Ладно, — оборвал Пашка, — не будем о ней. Пускай живёт.
— Что тебе бабка? — сказала Юлька. — Ты сам уже взрослый. Скоро работать пойдёшь. Сколько тебе? Шестнадцать?
— Шестнадцать… А когда мать умерла, мне было двенадцать. Через полгода уехал отец.
— Почему он не взял тебя?
— Я сам не поехал. Мачеха не хотела. Я подслушал, как они ругались с отцом. Она его уговаривала: «Пусть Паша поживёт с бабушкой». Нужен я ей… Потом отец поставил ультиматум: «Не хочешь Пашку воспитывать — разойдёмся». А я не поехал. Зачем насильно навязываться? Пускай живут.
— Он вам помогает?
— Сначала помогал. А теперь у них ребят двое. Письма пишет раза три в год. Собирался приехать в отпуск, да дорого. Далеко забрались — на Камчатку. Это она его нарочно подальше увезла. И в гости не пускает. Тряпка он, отец. Мать им всегда командовала. Теперь — эта. Я ему не отвечаю на письма. Бабка посылает свои хныканья, а я не пишу.
— Это нехорошо…
— Нехорошо? — вскинулся Чёрный. — Нехорошо? А ему — хорошо? Ему первая встречная баба дороже сына… Вот и пусть живёт…
— Он пишет тебе — значит, помнит.
— Может, и помнит, — остывая, сказал Пашка. — Да мне-то до него дела нет. У тебя настоящий отец. А у меня — так, дрянь.
— Откуда ты знаешь про моего отца?
— Тар, слыхал… Дружок один у меня есть из его бригады. А мне на отца не повезло. И вообще не везёт в жизни.
— Ты сам не везёшь, — сказала Юлька. — Что в школе вытворял? И с уроков сбегал, и дрался, и двойки без конца получал. А потом ещё эти яблони. Зачем ты их спилил?
— Со зла.
— И когда ты успел столько зла набраться?
— Успел… Бабка первая меня злу обучила, когда маленького прутом драла. Тебя не били прутам?
— Нет.
— Я до хрипоты ревел, когда она меня драла. И в школе тоже… Меня ещё в начальной школе учительница невзлюбила. Чего я ей сделал? Невзлюбила, и всё! Чуть что: «Приведи родителей…» Как будто я уж такой дурак, что без родителей ничего не пойму.
— Ну, поозорничать-то ты всегда любил, — заметила Юлька.
— Ладно, пускай озорничал… А вот в четвёртом классе… В четвёртом дроби проходили или в третьем? Забыл. В общем, объясняет дроби. Не знаю, слушал я или нет… Может, не очень слушал. Вызывает к доске. «Напиши: одна вторая прибавить три четвёртых». Написал. «Решай». Стою. Не знаю, как решать. Не понял. «Такой-сякой, невнимательный, лентяй…» Ругает. Я молчу. Потом, когда домой пришёл, обидно стало. Как дал рёву! Отец: «Что с тобой, почему плачешь?» Рассказал про эти дроби. А у нас на квартире в это время инженер жил, строитель. «Иди, говорит, сюда». Посадил меня за стол и в десять минут эти дроби объяснил. Я всё понял. Что же, она не могла, что ли, объяснить?
— Каждому по отдельности некогда объяснять.
— Пока ругала меня, могла объяснить.
— Знаешь, у других людей всегда находишь всякие недостатки. А у себя никто не видит.
— Я вижу, — сказал Пашка. — Ленивый я. Ленивому хорошей дороги в жизни не будет. Учиться я ленивый. И работать тоже. А воли, чтобы себя переломить, нету. И дружки у меня такие же…