– Есть. Да ещё как есть! Но ответа нет. Да и как ему быть, если умнейшие из умных за тысячи лет ничего не поняли. Куда уж нам с тобой… Помню, в десятом классе я писал выпускное сочинение «Поиск смысла жизни Пьером Безуховым». Мне было семнадцать, и жизнь передо мной сверкала безбрежным морем. Я всё знал и ни в чём не сомневался. На шести листах я доказывал, что смысл в том, чтобы жить для людей. Сейчас, когда жизнь прошла ошеломительно быстро, противоположный берег совсем рядом, он тёмен и страшен, я уже так не скажу. А десять лет назад я прочитал дневники Льва Толстого и его «Исповедь». Оказалось, что он сам в мои годы не знал, зачем живёт; как и я, боялся смерти и от ужаса перед ней думал о самоубийстве. В то время, когда я умничал на тему, какой такой смысл жизни искал Пьер Безухов, Лев Толстой давным-давно сформулировал ответ: смысл жизни в том, чтобы спокойно и радостно идти навстречу смерти. Такого душевного состояния, можно достичь только поверив, что жизнь продолжится за земными пределами. А я не могу поверить. Наверное, смерть страшит нас с тобой оттого, что мы не верим…
– Ну давай остановимся на том, что мы живём для Юльки, Матвейки, наших правнуков. Предоставим им найти ответ.
– Да, может лет через двести наши потомки точно ответят зачем мы жили, трудились и страдали. Хотя мы ведь не ответили чеховским трём сёстрам, а они на нас надеялись.
– Давай, кончай философствовать, мы с тобой ещё бутылки не уложили.
В сенях топот ― это приходят за молоком наши покупатели. Их много ― человек двадцать. Я вытаскиваю из холодильника наполненные вечерним молоком полторашки2 и укладываю в большую дорожную сумку. Охлаждённое вечернее молоко мы продаём на минирынке в Райцентре, где у нас тоже есть постоянные покупатели, и куда нас поочерёдно – то Оксану, то меня – подвозит попутно Наталья Фёдоровна. Она работает в районной администрации и ездит на службу на личной «Тойоте».
Вытаскиваем сумку в сени. На пороге появляется Зина Перелесова. Ей семьдесят пять лет. Прожитые годы не украшают её: на голове не благородная седина, а давно нечёсаные короткие волосы непонятного цвета, она трясётся от перенесённого сорок лет назад бруцеллёза, а один глаз больше другого, наверное, от глаукомы. Ходит Зина с палкой, которая долгие годы служила черенком в чьей-то лопате, моется редко, особенно зимой, потому что в доме её холодно: во-первых, от того, что он ветхий, во-вторых, от того, что неисправная печь дымит и плохо греет ― какое уж в таких условиях мытьё! С Зиной входит такой запах, что кажется, будто нас посадили в коптильную камеру.
– Юююра, – тянет она, – что мне делать? Опять приходила эта Ниночка. А какая она Ниночка! Она парень. Отобрал у меня деньги. Я третий день голодом сижу.
Оксана подаёт её банку с молоком, приносит из кухни полбулки хлеба.
– А можно позвонить в милицию? У меня в подполе издеваются над женщиной. Она всю ночь кричала – я спать не могла! ― Пусть бы приехали.
– После, после, Зинаида Семёновна, сейчас некогда… И внук ещё спит, – говорю я.
– Ну, ладно, приду позже.
Зина уходит, стуча своим черенком.
– А ведь придёт!
– Что же делать, не прогонять же! Она не виновата, что больна, – говорит Оксана.
Сигналит машина. Я хватаю ручку сумки с одной стороны, Оксана ― с другой, бежим через поляну к Солдатовым. За рулём важно восседает Наталья Фёдоровна в синем офисном костюме.
– Здравствуй, Юра, – говорит она, выпуская в открытое окно струю дыма и стряхивая пепел с тонкой сигареты.
– Здравствуй, Наташа.
– Витя, ты помнишь мои задания? ― спрашивает она подошедшего Виктора Игнатьевича.
– Помню, Наташа.
– Всё, поехала! ― Наталья Фёдоровна даёт газ и выводит плавно покачивающуюся «Тойоту» на дорогу.
– Ей бы генеральские погоны! – говорит вслед Солдатов.
Возвращаюсь к себе на кухню. Проснулся Матвейка. Он не в духе:
– Бабушка уехала?
– Уехала. Садись завтракать.
– А что на завтрак?
– Творог, яйца, хлеб с маслом.
– Всё творог, да творог. Каждое утро творог!
– Не привередничай! Творог полезен детскому организму ― белок для мышц, кальций для костей!
Матвейка лезет за стол.
– А умываться?!
– Ну дедушка! Можно хоть в деревне не умываться!
– А подзатыльника не хочешь? Ешь, давай, да я пойду управляться!
Матвейка завтракает, я мою посуду и иду убирать навоз. Потом выпускаю телят: двое ещё пьют молоко ― пою их из бидончика с соской; даю свиньям их мешанину, курам и уткам зерно и рубленную траву.