– Вздор! ― говорит Виктор Игнатьевич. ― Она сто раз командовала, и ни хрена не было. Повезло тебе сегодня чудо увидеть! А я ещё подумал, не мне ли прилетело, уж больно громко ударило ― чуть не оглох! Посмотрел ― холодильник цел, телевизор цел, всё в порядке. А оказывается ― в телёнка… Моего бы козла прибило ― ничего б не имел против, – говорит он, понизив голос.
– Слушай, Виктор Игнатьич, Зина нам сказала, что хочет в дом для престарелых. «Замёрзну», – говорит.
– Так ведь и замёрзнет. – соглашается Солдатов. – Ты у неё бывал?
– Лет пятнадцать назад заходил ― не помню зачем.
– А я был позавчера. Представь мой курятник – там чище, чем у неё в квартире! Стены закопчённые, потолок чёрный, паутина висит лохмотьями, а в комнате стена отошла ― можно ладонь наружу высунуть. Удивляюсь, как она прошлой зимой не замёрзла!
– Так надо же что-то делать.
– А что ты сделаешь? Я ей ремонт делать не собираюсь.
– Витя, – сказала, выходя из калитки, Наталья Фёдоровна, – Готов? Пойдём за козой! А, Юра! Здравствуй! Не виделись сегодня.
– Здравствуй, Наташа.
– Вы о чём?
Ах, как хороша эта Наташа! У неё чёрные, блестящие волосы. Круглое лицо, красивые карие глаза… Нет, очень красивые: большие, чуть выпуклые, завораживающие. Она невысокого роста, чуть полная. Но полнота ей идёт и приятна глазу. Уверенно и твёрдо ступают её полные ножки. Даже походка не оставляет сомнений, что она имеет право повелевать, и её надо слушаться.
– Да вот рассуждаем, что надо как-то Зину устроить, – отвечаю я, ― просится в дом престарелых.
– Давно надо! Я ей говорила три года назад. А она обижалась: иди сама, а я хочу умереть в своём доме. Послушайте, мальчики, я завтра на работе спрошу, как это делается, может что и получится. Пойдём, Витя! Машка с Борькой не поены. У тебя есть мечты лечь сегодня спать?!
– Есть, – отвечает Виктор Игнатьевич.
– Тогда пойдём за Машкой, мне ещё доить её!
Я иду домой. Наташа и козье молоко продаёт аллергикам по сто рублей за литр. Не много, вроде бы, но сотенка к сотенке… Оказывается, и у меня появилась привычка считать чужие деньги.
Молодец, Наташка! Не зазналась, работая в районной администрации. Они с Виктором приехали в совхоз в девяносто третьем году ― двадцать четыре года назад и тоже из Казахстана ― из Экибастуза. Наташа окончила Павлодарский педагогический институт, а Виктор Игнатьевич работал на шахтах спасателем. Здесь её взяли в школу, и уже через три года она была завучем, через пять директором.
Дом на улице Школьной, в котором живут сейчас Солдатовы, последний, построенный совхозом. Тогда было решено снести старые щитовые дома, оставшиеся ещё от первоцелинников, и построить на их месте современные кирпичные на два хозяина. Успели снести один старый и построить один новый, в котором поселились главный бухгалтер и замдиректора по снабжению, ставший к девяносто восьмому году крупным предпринимателем; настолько крупным, что пришлось уехать в Город, чтоб в нашей глуши не зачахли его выдающиеся бизнес-способности. Вот в его-то квартиру и переехала новый директор школы Наталья Фёдоровна Солдатова. Виктор Игнатьевич в то время служил в Райцентре в МЧС, откуда в пятьдесят пять лет ушёл на пенсию. Дом настолько им понравился, что они остались в нём даже когда в двухтысячном году Наташу позвали в районную администрацию заведовать отделом образования.
В забор этого дома – железный, с кирпичными столбами и основанием – уткнулся двумя покосившимися, накрытыми чёрной толью сенями, четырёхквартирник. В одной квартире живёт Зина Перелесова, в другой, дальней от меня, семья совхозных ветеранов – телятницы Валентины Демьяновны и скотника Алексея Максимовича ― людей бедных, больных, постоянно лечащихся, но никогда не выздоравливающих; в третьей квартире, с другой стороны дома, живет Сергей Константинович Трубочкин – пятидесятипятилетний мужчина, за десять тысяч рублей работающий грузчиком в магазине, – пьющий, но добрый, безотказно всем помогающий; по соседству с ним жила семидесятилетняя старушка Евдокия Андреевна Иванова ― бывшая работница центрального тока, оставившая здоровье в его холодных складах и в пыли пшеничных буртов. Она умерла в прошлом году, и квартира её стоит с двумя приколоченными к входным дверям гнилыми досками. Тёмные окна смотрят на мир как пустые глазницы и, если долго в них смотреть, делается жутко. Сашка Иванов, сын Евдокии Андреевны, выставил квартиру на продажу за сто пятьдесят тысяч, этой весной снизил цену до семидесяти тысяч, но охотников на неё так и не нашлось.
Рядом с этим домом стоит ещё один ― такой же, но с его жителями мы общаемся мало, и в моём рассказе они не играют никакой роли.