Но шутник был пьян и не понял этого.
– Ну что, Адреналин? – сказал он. – Давай! На весь проигрыш, а? Неужто сдрейфил?
Адреналин повернулся к нему и прочел в его глазах и в глазах своих партнеров по игре ту же страшную истину: все они верили в то, что он может поставить на кон живого человека. Они в этом ни чуточки не сомневались!
И тут с Адреналином что-то произошло. "Перевернуло", – сказал он позже Зимину, описывая свое тогдашнее состояние.
– Что ты сказал? – с кажущейся рассеянностью переспросил новый, перевернутый Адреналин. – Повтори, пожалуйста.
То, что окружающими было принято за рассеянность, на самом деле являлось последней попыткой сохранить спокойствие и сдержать рвущееся наружу безумие.
– Оглох, что ли? – посмеиваясь, сказал шутник. – Или задумался? На бабу, говорю, сыграй. Чего она зря, без дела, перед ящиком сидит? Пускай поработает! Ты не беспокойся, мы ее не насовсем возьмем, а только на время. Как она хоть в постели-то, ничего?
Вот и все. Не было никакого группового изнасилования, и никто не держал Адреналина прижатым к креслу, насильно открывая его зажмуренные глаза. То есть держать-то его пытались, но не тут-то было.
Играть они садились вшестером; поначалу Адреналин намеревался раскроить морду одному только шутнику, но тут его как раз начали держать, хватать за одежду и вообще стали путаться под ногами, и через минуту оказалось, что он один метелит пятерых своих партнеров по покеру – метелит так, как не метелил никого и никогда.
Вообще-то, драться Адреналин не умел, потому что не любил. Не признавал он такого способа выяснения отношений между цивилизованными людьми. А может, это он только так думал, что не признает? Думал, думал, а тут вдруг взял да и передумал...
Противников было пятеро, и каждый из них превосходил щупловатого Адреналина весом раза в полтора, а то и в два. Но Адреналин жаждал крови, а они только отбрыкивались, как отбрыкиваются от голодного, совсем маленького по сравнению с ними волка сбившиеся в кучу испуганные лошади. Это была плохая тактика, но другой они не имели, и Адреналин катал их по всей квартире, как хотел. Они пытались вызвать милицию, но Адреналин разбил телефон об голову шутника, а обломки швырнул в чью-то окровавленную морду. И тогда все, кто еще оставался на ногах, – их было четверо, исключая шутника, – табуном прорвались в прихожую, выскочили, толкаясь и давя друг друга, на лестницу и в панике бежали прочь, преследуемые дико хохочущим Адреналином.
На улице он прекратил погоню, остановился, вдохнул полной грудью пахнущий пылью ночной воздух и вдруг понял, что счастлив – впервые в жизни счастлив по-настоящему, без оглядки и полутонов. И еще он понял, что наконец-то обнаружил способ выиграть все, ничего не проигрывая.
Наркоман попробовал новое зелье и пришел к выводу, что оно гораздо лучше старого.
Он огляделся по сторонам и вдруг увидел киоск. Поначалу Адреналин не поверил собственным глазам и огляделся еще раз, но ошибки быть не могло: это было то самое место и тот самый киоск, где он впервые почувствовал вкус к игре. Конечно, надписи "Спортлото" на киоске уже не было, теперь он пестрел рекламой других, более современных лотерей, но застекленная будка точно была та самая. Это казалось мистикой: как мог этот архаичный киоск уцелеть на протяжении стольких лет в бурно перестраивавшейся Москве? А он не только уцелел, но даже ухитрился не сменить ориентацию – здесь по-прежнему торговали надеждой, ловя дураков на голый крючок. И надо же было Адреналину наткнуться на эту чертову будку именно теперь!
Адреналин поднял глаза к ночному небу, в котором по-прежнему висела полная луна, теперь уже не красная и даже не золотая, а яркая серебряная, и негромко сказал:
– Спасибо, я понял.
Потом он опустил голову, подошел к пустому темному киоску и уже совсем тихо добавил к сказанному кое-что еще.
– Я тебя убью, сволочь, – сказал он пустой застекленной будке. – Столько лет!.. Я тебя обязательно убью. Готовься.
И пошел прочь легкой походкой раба, только что засунувшего свои цепи в глотку хозяину.
Та девка, из-за которой Адреналин учинил погром в чужой квартире, сбежала, даже не сказав ему "спасибо". Адреналин ее не искал – за каким дьяволом она ему сдалась после того, как поверила в... В общем, ну ее к черту, без нее веселее.
И это действительно было весело. Сначала было весело одному Адреналину, потом стало весело его другу Зимину, а потом еще многим, многим другим.
Так появился Клуб.
Глава 5
На крыльце Юрий более или менее привел в порядок свой туалет. Пальто, к счастью, висело в гардеробе и нисколько не пострадало во время боевых действий, разве что чуточку помялось – в камере Юрий клал его под голову вместо подушки. Шарф тоже уцелел, не потерялся, и, когда Юрий плотно обернул его вокруг шеи и доверху застегнул пальто, получилось очень даже недурно. Жеваный пиджак с наполовину оторванным рукавом и предательски торчащим из бокового кармана языком галстука, а также забрызганная чьей-то кровью несвежая сорочка теперь были надежно скрыты от посторонних взглядов, и вид у Юрия опять сделался вполне респектабельный, хотя и несколько помятый. На крылечке отделения милиции стоял неброско, но со вкусом одетый джентльмен, возвращающийся домой после бурно проведенной ночи, о которой свидетельствовали лишь слегка всклокоченные волосы, бледноватое лицо да проступившая на подбородке щетина. Ранним утром первого января такой вид был обычным явлением и вряд ли мог привлечь чье-нибудь внимание. Да и некому, по правде говоря, было обращать на Юрия внимание – подавляющее большинство москвичей и гостей столицы в эти минуты спали каменным нездоровым сном, густо выдыхая алкогольный перегар и отвратные миазмы наполовину переваренной пищи, которой были набиты их несчастные желудки.
Было около восьми утра, и по улицам уже крался бледненький зимний рассвет – гасил фонари, заглядывал в окна, будил бомжей и прогонял с помоек в теплые сухие подвалы продрогших облезлых кошек. На углу, через дорогу и немного наискосок от ментовки, мигала забытой гирляндой елка, увешанная надувными игрушками. Вид у елки был какой-то сиротский, заброшенный, вокруг нее в изобилии валялся мусор – пустые хлопушки, раздавленные пластмассовые стаканчики, пестрые пакетики из-под разнообразных продуктов, затоптанные конфетти, пустые бутылки, пробки от шампанского и даже два использованных презерватива, неизвестно как туда попавшие. На нижней разлапистой ветке, заметно оттягивая ее книзу, висел одинокий мужской ботинок – кожаный, дорогой, почти новый, подбитый изнутри овчиной. В течение некоторого времени Юрий смотрел на этот ботинок, задумчиво почесывая старый шрам над левой бровью и гадая, при каких обстоятельствах мог ботинок попасть на новогоднюю елку, но ничего путного не придумал и стал натягивать перчатки – пора было отправляться домой.
Позади него хлопнула дверь отделения. Юрий повернул голову, через плечо посмотрел на вышедшего из милицейского плена Мирона и сразу же отвернулся. Говорить с Мироном ему не хотелось, и смотреть на него тоже не хотелось. Вид у главного редактора газеты "Московский полдень" был самый что ни на есть предосудительный – такой, что с первого же взгляда на него становилось ясно, чем господин главный редактор занимался от заката до рассвета.
Мирон был расхлюстан и небрит, короткие вороные волосы на голове вяло топорщились в разные стороны, заплывшие глаза отливали розовым, как у лабораторной крысы. Сквозь черную густую щетину на тяжелой нижней челюсти предательски проглядывал здоровенный синяк, еще один синяк откровенно и вызывающе багровел под глазом, а на лбу виднелась свежая, едва начавшая подсыхать царапина. Кулаки у Мирона были ободраны, а правый еще и распух, как наполненная водой резиновая перчатка. В руках главный редактор держал возвращенное дежурным лейтенантом личное имущество и сейчас на ходу озабоченно распихивал его по карманам.