И потом, эта рептилия, эта волчица благородных кровей, наверняка предвидела, что у него возникнет такое желание. Предвидела и приняла, наверное, меры. Письма какие-нибудь заготовила, предупредила кого-нибудь... Время у нее на это было. Немного, часа два, но ведь было же!
– Я подумаю, – повторил он сдавленным от ненависти голосом.
Зинаида Александровна повернулась к нему лицом и сверкнула своей восхитительной, немного печальной улыбкой.
– Не стоит затрудняться, – сказала она. – Мне не хотелось бы усугублять наши разногласия унизительной процедурой торга. Джентльмен платит не торгуясь...
– Или не платит вовсе, – добавил Лузгин.
– Или не платит вовсе, – согласилась секретарша. – Но в таком случае джентльмен должен предвидеть последствия и быть к ним готовым.
– Разумеется, – сухо сказал Лузгин. – Дамам в этом отношении проще: все последствия за них предвидят джентльмены.
Секретарша снова улыбнулась.
– Это относится только к глупым дамам, – сказала она. – К очень глупым. Таких, конечно, хватает, но их все же не так много, как вы думаете, и я к их числу не отношусь.
Лузгин молча повернулся к ней спиной и пошел к дверям – от греха подальше.
– Учтите, – сказала ему в спину секретарша, – учтите, Андрей Никифорович: меня лучше иметь в числе друзей, чем врагов. Я могу вам пригодиться, поверьте.
Лузгин остановился на полпути и круто повернулся на каблуках.
– Обойдусь, – процедил он сквозь зубы. Рука его слепо протянулась куда-то в пустоту, пошарила там и нащупала ножку торшера. Это было как раз то, что надо. – С трудом, но обойдусь. А ты, старая сука, заруби на своем аристократическом носу: только пикни...
Он взял торшер двумя руками и медленно согнул ножку пополам. Матовый, приятно шероховатый на ощупь темно-коричневый пластик лопнул с сухим, похожим на пистолетный выстрел звуком, упрятанный внутри него стальной стержень согнулся, отвратительно скрипя. Руки у Лузгина были крепкие, спасибо Клубу. Затянув ножку в тугую петлю, господин адвокат с грохотом швырнул изуродованный торшер под ноги побледневшей секретарше.
– ...Вот что с тобой будет, – слегка задыхаясь, закончил он начатую фразу. – Забудь!
Секретарша царственно повела обнаженными плечами. Краска медленно возвращалась на ее лицо.
– Жадность фраера сгубила, – напомнила она.
– А не стыдно под дверями подслушивать, внучка фрейлины? – насмешливо спросил Лузгин. Бледность Зинаиды Александровны, с детства служившая у нее признаком ярости, была ошибочно принята им за свидетельство обыкновенного женского испуга перед лицом грубой мужской силы. Он чувствовал себя хозяином положения и не удержался от мелкой мести. – А может, не внучка? Может быть, дочка? По возрасту вроде похоже. Вам о душе пора думать, бабуся, а вы туда же – денег вам подавай!
Красивые глаза секретарши сузились, как от пощечины, и Лузгин понял, что попал в цель. Конечно, невелика хитрость – попрекать стареющую женщину возрастом, но в этой схватке все средства хороши.
– В постели ты мне этого не говорил, лизунчик, – сказала секретарша.
Она тоже перешла на "ты", и это было хорошо – Зинаида Александровна явно начала терять самообладание.
– А зачем? И потом, я, как китаец, – обожаю мясо с душком, – добил ее Лузгин и, хлопнув дверью, вышел из квартиры.
Спускаясь в лифте, он решил, что завтра же свяжется с Зиминым, проинформирует его о происшествии и попросит организовать одно из его хваленых совпадений, которые всегда оказывались кстати.
Вот так, собственно, и началась эта история с пресловутым двойным переломом голени, и при чем тут гололед и серебристый "мерседес" Лузгина, совершенно непонятно.
Пожалуй, что и ни при чем. Жадность фраера сгубила вот и вся история.
Глава 13
В то время как адвокат Лузгин и его секретарша бурно делили шкуру неубитого медведя, медведь этот, то есть Юрий Филатов, спал сном праведника, даже не подозревая о том, что с некоторых пор приобрел незавидный статус законной дичи. Проснулся он совсем рано, где-то в половине пятого, и сразу же вспомнил, что сегодня вторник – тот самый вторник, на который у него был назначен визит к адвокату. Мысль эта, по идее, должна была вызвать у него приятный подъем – как-никак, а конец его мытарствам с крадеными деньгами был уже не за горами, – но вместо ожидаемого подъема Юрий вдруг испытал какое-то неопределенное и неприятное беспокойство. Может быть, он поторопился, вверив судьбу полутора миллионов долларов первому встречному?
Для такого беспокойства у него, в общем-то, имелись веские основания. Такое случалось с ним регулярно. Приходя, скажем, на рынок за продуктами, Юрий никогда не торговался и всегда отоваривался у первого же подвернувшегося под руку прилавка – чего там, цены у всех одинаковые! А потом, когда покупка уже была сделана и оплачена, неизменно оказывалось, что рядом, буквально на соседнем прилавке, то же мясо и те же овощи стоят на порядок дешевле и выглядят гораздо свежее, а продавщица, которая так мило кокетничала с Юрием, между делом ухитрилась жестоко его обвесить да вдобавок еще и обсчитать. Юрий по таким мелочам не огорчался, но каждый подобный случай помимо воли откладывался на самом донышке памяти, и там, на донышке, год за годом рос неприятный мутный осадок. Словом, в плане покупок, приобретений и вообще обращения с деньгами Юрий Филатов был лопух лопухом. Именно поэтому он и обратился со своей проблемой к адвокату, к специалисту высокой квалификации. А теперь, значит, что же – специалисту мы тоже не доверяем? Сами не можем, а специалисту не верим... Замкнутый круг получается!
За окном по случаю раннего времени было еще темно. В черноте горел фонарь над подъездом. Сам фонарь не был виден – только размытый полукруг зеленоватого света с жемчужным отливом мельтешил в облаке густо летящего снега. Бледные серо-зеленые блики неподвижно лежали на полированных гранях стола, таинственно поблескивали на фотографиях и на круглом хромированном корпусе будильника. На потолке отпечатался четкий, скошенный влево светлый четырехугольник, перечеркнутый тенью оконной рамы. Часть его криво налезала на стену, предоставляя Юрию вдоволь налюбоваться извилистой трещиной в штукатурке и слегка отставшим верхним краем выцветших обоев в архаичную полосочку. Обои эти Юрий клеил вместе с мамой – дай бог памяти, в каком же году? Он тогда приезжал в отпуск, вот только откуда? После Афгана, что ли, это было? Да, похоже, что так. Давно было. Давненько... Обои-то уже не мешало бы и обновить...
Под одеялом было тепло и уютно, безнадежно ныла простреленная нога, за окном мело, и лениво думать, нежась в кровати, о ремонте, который все равно никто не станет делать, было приятно. Намного приятнее, чем метаться в замкнутом круге, беспокоиться о каких-то ворованных миллионах и пытаться на глаз, ничего толком не зная о человеке, определить, порядочный он или, наоборот, жулик. Юрия так и подмывало махнуть на все рукой, заснуть по новой, а проснувшись, прямиком отправиться к Лузгину и решить вопрос с деньгами раз и навсегда. Ну их к дьяволу, эти деньги! Украдут? На здоровье! Может, на дело пустят или хотя бы удовольствие получат...