Во время одной из очередных карточных отлучек отца Куйусутар Уйбаан, высокий, рослый полурусский старик, попросил моего родителя:
–– Сын женился, а детей у молодых нет. Не отдашь ли младшего? Все же и вам легче, и мальчонке у нас будет хорошо. Вырастет в любви и ласке.
В те времена такие уговоры были вполне обыденным явлением, тем более мать, меня усыновившая приходилась нам дальней родственницей. Отец, рассказывали, подумал и ответил старику:
–– Бери! Все же мы родственники теперь и живем недалеко друг от друга. Буду видеть, как сын мой растет. Считай, он у меня на глазах человеком станет.
Рядом с родной моей семьей в маленьком амбаре жил старик Тихон, который много лет спустя, рассказал, как меня, трехмесячного, укутанного в заячье одеяльце, положили в тымтай11 – посудину для рыбы. Эту импровизированную люльку отец верхом повез за десять километров в новую семью сына Куйусутар Уйбаана и моей матери Матрены Семеновны Томской. С тех пор, как она вынула меня из корзины и развернула заячье одеяльце, мы стали самыми близкими и родными друг другу людьми. Тонгсуо22… Так из-за носа с горбинкой, меня любя прозвали в новой семье…
Глава 3. Счастливчик
Я много раз бывал на грани жизни и смерти. Наверное, каждый, кто прошел через пламя войны может сказать тоже самое. Но Безносая начала преследовать меня гораздо раньше, чем Гитлер напал на Советский Союз. Старуха с косой подстерегала меня еще в самом раннем детстве…
Маленьким я часто болел. Здоровых детей тогда, считай, и не было. Бытовые условия оставляли желать лучшего, медицины на селе не существовало. За первые три года жизни я был на грани между жизнью и смертью ровно три раза.
Сначала была эпидемия кори. В тот год умерло столько детей, что в церкви окрестили в одно время двенадцать детей из всей округи. Мы с Анисией Дмитриевой, с которой родились в один день, в один день и крестились, а позже еще и учились в одном классе. Родители не раз вспоминали обстоятельства, при которых нас крестили, как умирали один за другим дети от эпидемии, а мы выжили… Это было первым испытанием для моих новых родителей.
Ослабленный перенесенной корью, я в скором времени подхватил новую напасть – воспаление легких. Мать потом не могла без слез вспоминать, как не отходила от моей кроватки ни на шаг, стерегла мое прерывистое тяжелое дыхание, шептала про себя заговоры и молитвы.
А мне становилось все хуже и хуже: я таял, сгорал, как свечка и близким пришлось смириться с этим, они приготовились проститься со мной навсегда. Мама горевала и днем, и ночью, оплакивая меня еще живого…
В ту пору к нам приезжала родственница, которую уважительно звали Эдьиий33 Дайя. Дарья была особенная женщина, умела предсказывать будущее, исцеляла от недугов.
–– Дай мне что-нибудь из его одежды, – попросила она у матери. – Положу под подушку, да и посмотрю во сне: выживет ли ваш сын.
На другой день Эдьиий Дайя проснулась радостной и сказала:
–– Не плачьте понапрасну, он у вас очень счастливый.
Вскоре я пошел на поправку. Этот чудесный случай моя мать вспоминала потом не раз, и твердила про себя как заклинание:
–– Он счастливый! Очень счастливый!
В первые годы моей жизни заговор довелось произнести еще один раз, когда спустя какое-то время, я вновь тяжело заболел, на сей раз коклюшем. И я снова почти умер, но сумел выкарабкаться из цепких объятий смерти, пожертвовав, разве что хорошим зрением.
А к трем годам я был здоровым озорным карапузом на радость матери и отцу. В таком возрасте можно было уже вздохнуть с облегчением: «Сын наш человеком стал, будет жить!»
Глава 4. Смерть отца
Отца, усыновившего меня, звали Михаил Иванович Андреев. Они с моей матерью жили мирно, ладили, можно сказать любили друг друга. Меня он тоже любил, как родного, и все вместе мы были счастливы. Но наше тихое безмятежное семейное счастье, как все хорошее в этом мире, длилось недолго.
Мне было три года, когда отец поздней осенью собрался на охоту. Он был физически крепким мужчиной, очень любил охотиться, рыбачить. Я смутно помню его облик, свою привязанность к нему, большие руки, пахнущие табаком.
С охоты он не вернулся. Мать рассказывала, что в тот злосчастный день я вел себя довольно странно. Нашел отцовскую трубку, сосал ее, не выпуская из рук, и очень горько плакал. Трубку пытались отобрать, но безуспешно. Странное поведение обеспокоило всех домашних, тем более отец задерживался на охоте, что случалось крайне редко. Недобрые предчувствия обернулись несчастьем.