Вдруг тишину прорезал крик:
–– Какого черта мы тут лежим, как распоследние трусы!
У одного из наших, судя по голосу, перебравшего для храбрости сто граммов фронтовых, сдали нервы. Деваться было некуда, надо было атаковать и немедленно!
Лежали мы с другом под самыми окнами. По-русски вдвоем хоть и не понимали, а смысл слов, а главное, важность момента, оценили мгновенно. Застучали затворы автоматов, наши поднимались на атаку. Сорвав запал с первой гранаты, я забросил ее в окно, раздался взрыв. В здании забегали, завопили…
Недолго думая, я распрощался со своей второй, последней гранатой. Повернулся к товарищу, хотел забрать у него третью и краем глаза вижу, как в окне третьего этажа что-то мелькнуло. Батюшки-светы, летит немецкая ответная граната-колотушка и прямо на нас. Едва успел упасть на землю и обхватить голову руками поверх каски. Ка-ак шандарахнуло! Я потерял сознание.
Не знаю, сколько времени пролежал без чувств. Очнулся: в ушах звон, голова тяжелая как камень, глаза, мне показалось, лопнули, ничего не видят и адская боль в левой руке, как будто ее оторвало взрывом. Не чувствую ее вовсе и пошевелить не могу.
Кое-как вспомнил, каким ветром и куда меня занесло. Друга зову шепотом, он не отзывается. Стал правой рукой ощупывать себя. Рука вроде есть, глаза тоже, видимо, не лопнули. Только не вижу ничего. Земля набилась. Догадался-таки, достал флягу, открыл зубами, промыл глаза, огляделся. Светло, как днем, немцы осветительную ракету запустили. Бегают где-то рядом во дворе школы, стреляют. Друга увидел… Лежал ничком без движения. Погиб, сжимая в руке гранату. Ту самую, которую я у него забрать не успел.
Рядом воронка, маленькая такая, от гранатного взрыва. Мне повезло, что друг ближе к ней оказался – ему осколками сразу почти все тело прошило, гимнастерка была рваная как сетка. А меня накрыло взрывной волной, так и спасся.
Наши комсомольцы вокруг лежат. Все в грудь убиты, к школе рвались, но видать, не дошел никто. И раненых не видно, не слышно. Выжившие когда отступали – забрали.
По уставу я знал, что раненому положено отступать. Но такая меня злоба на фрицев охватила за погибшего друга, что я не мог сейчас отступить просто так, ничего им не сделав! Вынув из руки мертвого товарища гранату, я сорвал чеку и со всей силы швырнул в группу немцев, копошившихся вокруг небольшого миномета и бросился бежать. Успел увидеть, что граната почти перелетела через них, но ударилась об изрубленное осколками дерево и скатилась точно за их спинами. Бахнуло, заорали немцы, но я уже за горкой скрылся.
На крутом склоне оступился, упал и кубарем покатился вниз, едва не теряя сознание от адской боли. Свалился с обрывистого берега прямо в объятия Волги.
Холодная вода прояснила сознание, привела в чувство, но тяжелый автомат, намокшая одежда, сапоги, неумолимо тянули на дно, которое я не мог нащупать ногами. Собрав остатки сил, стал подгребать здоровой рукой к берегу. Силы были на исходе, когда ноги мои, наконец, отыскали твердое дно. На берегу я свалился в изнеможении, задыхаясь и выплевывая воду, которой нахлебался по самые уши. Звон в голове все не проходил. Контузия, точно.
Светало. Переведя дух, я отыскал в своих вещах индивидуальный пакет. С грехом пополам перевязал раненую руку и пошел искать своих – хотелось узнать, что случилось когда я был в отключке, поесть и найти перевязочный пункт.
Глава 13. Левый берег
Я знал, что с ранением надо идти в медпункт, расположенный в землянке на берегу. Еще раньше доводилось видеть знакомый знак – красный крест. Просто красной краской намалевано на жестянке две полосы. Ставить флаг с указателем нельзя – немцы как будто специально метили по санбатам и медпунктам, по раненым, по врачам. Рассказывали в окопах, как будто был случай, когда «юнкерсы», разбомбив палатки с полковым госпиталем, летали над расползающимися тяжелоранеными, стреляли из пулеметов. Это у них было как бы развлечение…
В общем, направился прямиком туда. В медпункте мне промыли руку холодным раствором марганцовки, чем-то обмазали раны, перевязали, поставили укол. Внимательная уже немолодая медсестра положила мои документы в карман гимнастерки: комсомольский билет, красноармейскую книжку и заботливо застегнула на пуговицу. С бумагами лежала справка о ранении и бумажка с надписью «Левый берег».
–– Смотри, не потеряй, – несколько раз повторила сестричка.
Я не понял, для чего нужна эта бумажка, но расспрашивать не стал. Да и не мог. Рука перевязана, не больно-то и пожестикулируешь, а языком еще не владел, чтобы спокойно изъясняться.