Через некоторое время на причале вновь собралась толпа. Раненых было так много, что посадка затягивалась. К пароходу выстроилась длинная очередь. Я от нечего делать достал свою трофейную трубку, закурил. У давшего мне прикурить чистенького капитана в аккуратном картузе, судя по эмблеме с «глистой в рюмке» – медика, заблестели глаза при виде моего курительного прибора.
–– Эй, товарищ, давай поменяемся! – предложил он мне, протягивая свою обычную, видавшую виды, прожженную советскую трубку, похожую на сталинскую.
Я еле понял, что он сказал. Заметив мое замешательство, подошел мой попутчик. Растолковав мне, что капитан хочет мою трубку, он начал торговаться. Оказалось, что в моем лейтенанте погиб приличный торгаш! Вроде не еврей, но талант у человека был огромный. Он громко убеждал, горячился, играл на чувствах капитана, нахваливая мою трубку, даже о ране забыл на какое-то время. В результате ему удалось выторговать у медика порядочный набор продуктов. Условия лейтенанта были таковы: та самая «сталинская» трубка, две буханки хлеба или четыре котелка сухарей, четыреста граммов сыра или масла и три больших куска сахара. Дорого оценил.
Медицинский капитан махнул рукой, взял мой вещевой мешок и куда-то ушел. Через полчаса принес мой мешок обратно, набитый сухарями, сыром и сахаром (хлеба не дал), взял мою трофейную трубку, дал взамен свою и ушел, явно довольный состоявшейся сделкой. Я, в общем, тоже был не в претензии, все честно, ну, а меня в данный момент больше еда волновала, чем трофей.
Мы с лейтенантом поели, покурили, запили водичкой из Волги. Во время быстрой трапезы, путая русские слова и якутские, я кое-как спросил у лейтенанта:
–– Что такое «Левый берег»?
Капитан понял. Показал на Волгу. Потом на землю под нами, свою правую руку и сказал:
–– Это правый берег.
Затем указал на противоположную сторону и свою левую руку:
–– Там левый берег.
Я все понял. Значит, мне надо было переправиться на противоположный берег, а эта бумажка, выписанная заботливой медсестрой, была всего лишь пропуском для переправы на таком вот пароходе, куда я в очереди стою. Как я жалел, оказавшись на фронте, что ловил ворон на уроках русского языка в школе!
–– А что такое «переправа»? – Я еле выговорил это слово, чем-то созвучное со словом «берег».
Лейтенант показал на пароход, потом подумал и решил сделать проще. Нарисовав прутиком на земле реку, пересек ее пунктирной линией до нашей земли:
–– Переправа.
Пока торговались, потом ели и разговаривали, наша очередь подошла. И ведь не сбилась ни разу, не затормозилась, как это было в мирное время. Строго, чинно, дисциплинированно – ни мата тебе, ни ругани. Поплыли мы на левый берег.
Глава 14. Сымыыт
Вспоминая о бойком бартере на причале за трофейную трубку, забегая вперед, расскажу еще один курьезный случай, который произошел со мной уже намного позже . Хочу поведать как мне снова довелось поторговаться…
Было это после очередного ранения. Выписавшись из госпиталя, я ожидал дальнейшего распределения в часть возле города Калач, уже на Украине. Был там новосибирец по фамилии Говоров. Бойкий мужчина, называвший меня земляком.
–– Ты северянин, я сибиряк. Земляки мы! – говорил он, обнимая меня своими могучими руками.
Кормили бойцов на пункте хорошо. Даже селедку давали, точнее в основном селедку с кашей. Мы на первых порах ее ели в охотку, а потом уж ни вида, ни запаха терпеть не могли. Шуточное ли дело – каждый день на столе селедка! Но другого ничего не было. Приходилось есть приевшуюся рыбу, не выбрасывать же.
До самого Калача было верст пять от нашего сборного пункта. Мы на небольшом хуторе жили. Там, мы знали, был рынок чуть ли не с трех деревень, где за продукты можно было выменять все, что душа пожелает. Но поскольку долгосрочные вылазки противоречили уставу, мы в Калач не ходили.
Но вот у нас кончился табак. Паек дают, а табака нет. А солдатам без курева тяжко. Привыкаешь к этому вредному делу, хоть и опасно, и противно, и мучаешься без табака. Но курить всем хочется, невмоготу, а табака нет. Хоть селедку кури!
–– Ты, земляк, сходи на базар в Калач, – подозвал меня как-то Говоров. – А мы тебе селедки накопим. Всем кагалом скинемся, чтоб побольше наменял ты табачку.
На постое было скучно. Делать нечего. Я в свободное время помогал хозяевам, старался не бездельничать, разминал тело, чтоб поскорее забыть о ранении.
Может это мое рвение – вечно двигаться, расположило ребят к тому, что в Калач должен отправиться именно я. Поскольку делать мне все равно было нечего, я без лишних вопросов согласился съездить с деревенскими на рынок. Не пешком же, на лошади! Так до первого же патруля доедешь и все, привет, «губа». Собрали мне ребята опостылевшую всем селедку, и поехал я торговать…