Вскоре принесли черную весть, что отец наш безвременно погиб. Люди рассказывали, что, переходя через озеро, он провалился под лед, зацепился за кромку полыньи якутским ножом и кричал, зовя на помощь, пока не охрип. Когда его нашли, он был еще жив, но весь закоченел от холода. Спасти его не удалось. Мы осиротели…
Глава 5. Женихи
В те времена одинокой женщине с маленьким ребенком было трудно выжить без мужа: кормильца и добытчика. Потому, когда к матери посватался пожилой вдовец Ыгдаа Петров с тремя детьми, она согласилась выйти за него замуж. Но наладить семейную жизнь с ним тоже не удалось – спустя некоторое время новый отчим тяжело заболел. Он не мог принимать пищу, лечивший его доктор Львов поставил диагноз – непроходимость желудка. Питался он через трубку, но состояние не улучшалось. Этой же зимой Ыгдаа умер. Так мы осиротели во второй раз.
Моя мама отличалась трудолюбием, спокойным и тихим нравом, к тому же она была красивой и еще не старой женщиной. Многие одинокие мужчины были бы не прочь жениться на такой вдове.
Весной того же года, после смерти моего второго отчима к матери посватался русский старик Константин Жирков по прозвищу Кукаарыс. Был он из Вилюйска, из местных казаков. На самом деле ему было немного за пятьдесят лет, но бородатый и седовласый он тогда казался мне, ребенку, глубоким старцем. Старик Кукаарыс долго обхаживал мать, регулярно навещая, привозя подарки и ей, и мне. Больше всего мне запомнились хрустящие сладкие вафли, которыми он меня угощал. Я никогда до этого не ел сладостей, потому старик Кукаарыс легко подкупил меня. Видя наше дружеское общение, мать не стала отнекиваться…
В город Вилюйск мы переехали по осени, уладив все дела со своим небольшим хозяйством. У нас с матерью было три коровы, один бык и кобылица. Пристроив их родственникам, мы выехали в Вилюйск. Дом старика Кукаарыса, бревенчатая русская изба находилась рядом с церковью. Дом был большой, непривычный после нашей маленькой якутской юрты. Скотины у Кукаарыса не было, но, исследуя его двор, я обнаружил старый заброшенный хлев. Наверное, было время, когда и он держал коров.
В Вилюйске я пошел в детский сад. Жизнь в городе была совсем другая, нежели в деревне. Но я почему-то помню это время весьма смутно. Помню, что тятя, так я называл старика, зимой серьезно занедужил. Помню даже фамилию врача, который его лечил – Потапов. Он был известным в свое время доктором, жил и работал в разных районах Якутии. Многие люди нашего поколения поминают его добрыми словами. Он дал тяте направление на лечение в город Якутск, Кукаарыс уехал и… исчез. Не было от него ни весточки, ни косточки. Кто-то говорил, что он уехал на историческую родину, кто-то говорил, что он умер в больнице, а мы с матерью ничего о нем не знали. Кое-как пережили зиму, а летом собрали свои нехитрые пожитки и поехали туда, откуда прибыли.
После этого случая, я думаю, мама сама не верила, что когда-нибудь ей удастся устроить свою личную жизнь, найти любящего и заботливого отца для меня. Я уверен, что она всегда прежде всего думала обо мне. Иначе бы зачем молодая, красивая женщина стала бы выходить замуж за пожилых мужчин, почти стариков, какими были Кукаарыс и Ыгдаа? Она вступала в брак, чтобы вырастить меня, поставить на ноги, устроить мое будущее. Никогда в жизни, ни за что я не осудил бы ее за многобрачие, и никому не позволил бы этого сделать в моем присутствии. Может, и Господь Бог, видя чистоту ее души, послал ей наконец-то человека, который стал матери достойным и любящим мужем, а мне заботливым отцом.
Глава 6. Падающий Давыд
Скотина наша до переезда в Вилюйск осталась у родственников, в далекой местности Харбалаах-Тэптэгин. Туда мы с мамой, после исчезновения казака Кукаарыса, и поехали.
В сайылыке44 жило несколько семей. Взрослых и детей было много. Повадился к моей матери мужчина средних лет, невысокого роста. Звали его Давыдом. Я невзлюбил его с самого первого дня, как увидел. То ли, заметив его особое отношение к матери, и уловив ответную симпатию, я приревновал его к ней… Черт его знает! Помню, что невзлюбил его за что-то и очень крепко.
Он частенько заходил к нашим родственникам, часами разговаривал с моей матерью, помогал доить коров. Я считал, что такое поведение недостойно истинного мужчины. Любая работа со скотом считалась сугубо женской обязанностью. А когда я однажды застал его за жаркой оладий, неприязнь сменило еще более сильное чувство – презрение.
Помню, как сильно я досадовал, узнав, что нас с Давыдом связывают еще и кровные узы. Давыд был братом моей родной матери. Но тогда такие подробности мне не сообщали, поскольку в то время я еще не знал, что меня усыновили.