Как бы не было интересно наблюдать за историческими лицами, мне больше всего хотелось воевать на передовой, чем отдавать честь маршалам и начальникам.
Такой шанс мне вскоре представился. Из под Варшавы нас отправили на передовую. Воевали мы вместе с поляками. Забавная у них была форма: фуражка четырехугольная, китель плечистый, веселая… И приказы на польском получались смешными: «Пан за паном ховайся!». Это вместо нашего «Ра-авняйсь!». Честь они командиру двумя пальцами отдавали, как белогвардейцы в кино делали. В общем, было, на что подивиться в польской армии.
Под городом Радом схватились мы с польскими повстанцами из армии Николая Стика, пытавшегося организовать польское народное государство. Повстанцы рассчитывали на поддержку Англии, чтобы дипломатически осадить Сталина и заставить признать лондонское правительство Польши, ибо всерьез воевать против регулярных частей Красной Армии поляки не хотели. Войной, конечно, назвать эти действия трудно. Стычка – более подходящее слово…
А вот действительно серьезное сражение нас ожидало в городе-крепости Познань. Немцы укрепились славно, Познань считалась «воротами к землям Рейха», оттуда открывался прямой путь к граничной реке Одеру. Немцы туда стянули артиллерию, вооружили солдат фаустпатронами, накопали рвов и укреплений. Центральная Цитадель и форты имели систему перекрестного огня для поддержки друг друга, так что приходилось штурмовать их все разом.
Там несколько наших дивизий попали в окружение во время осады города. Мне и одному бойцу по фамилии Ключкин велели доставить важный пакет в части, воевавшие в восточной стороне от города, к чуйковцам. Пошли мы, а в поле – лошадей видимо-невидимо, кавалеристскую часть разогнали да разбили, уже не понять, немецкую или нашу, советскую. Но кони не пугаются нас, и от канонады не трусят, пасутся так невозмутимо. Подманили мы пару коней и смастерили из индивидуальных пакетов по узде. Без седла мне приходилось раньше ездить, деревенский же, да и Ключкин оказался боевым парнем. Вскочили мы на лошадей и поскакали выполнять задание верхом. Да недолго нам довелось проскакать, как попали мы в поле обстрела. Гитлеровские гаубицы наобум крыли пригород. Снаряды воют, взрываются там и сям, осколки жужжат густо, как будто снова через Волгу у Сталинграда переправляюсь. Судя по всему, артдуэль в полном разгаре. Ключкин мне и говорит:
–– Давай пересидим здесь, в ямках, а то попадет ненароком, погибнем ни за что.
А я отвечаю:
–– Коли судьба такая, то и в сидящих попадет. Лучше ехать, пакет надо доставить как можно быстрее.
Понеслись мы под взрывающимися снарядами, помню, торопимся, спешим. А потом как отрезало. Темнота…
Очнулся я в госпитале. Оказалось, попал-таки в меня снаряд. Лошадь убило, а на мне ни царапинки. Контузило только снова… Тяжкое это состояние, я вам скажу. Через несколько дней только с трудом первое слово произнес. Хотел встать, а ноги не держат, дрожат… На этом и закончилось мое пребывание в Польше.
Впереди была Германия.
Глава 27. Берлин
А конец войны был близок. В апреле 1945 года, после выздоровления поехал я в свой 125-ый пограничный полк, на заставу на реке Одер. На левом берегу наши, справа – немцы…
С 11 апреля стали готовиться штурмовать Берлин. Артиллерии нагнали – превеликое множество, гаубицы, пушки, орудия особой мощности. У некоторых дуло диаметром с толстого человека. Начали выстраивать орудия, чтоб всем сразу наподдавать. А нас в блиндаж отправили, охранять караульное помещение, где штаб стоит и радиоузел оборудован. Стоим на посту каждый день, через каждые два часа меняемся. Но пока никаких действий. Видимо ждут кого-то…
И вот в один из последних дней апреля приехали несколько машин, из одной вышел какой-то генерал, с ним еще военачальники. Засуетились наши, командиры приказы отдают направо и налево, вестовые забегали с пакетами в войска.
–– Главное командование едет, – пронеслась весть.
Незадолго до этого в военных газетах было опубликовано обращение командования армии за подписями маршала Жукова и Члена Военного совета генерала Телегина, призывающее советских солдат быть гуманными, честными и смелыми на территории побежденного врага. Это было последнее обращение к бойцам перед победным, а в этом мы не сомневались, наступлением.