Мне почему-то на протяжении всей жизни не везло с врачами. Сначала не мог пройти комиссию, чтобы попасть на фронт, потом во время войны «воевал» с врачами в госпиталях, постоянно желавших меня демобилизовать по состоянию здоровья. Мне всю жизнь говорили, что у меня слабое здоровье, что я не выдержу испытаний, что я больше обуза. Вот уже мне восемьдесят семь лет, а врачей, сетовавших на мое здоровье уж и на свете нет…
По возвращении с границы я продолжил обучение в спецшколе, даже был избран старшим в своей группе. В 1948 году в апреле мы съездили в Лейпциг, побывали там в цирке, зоопарке, нас знакомили с местными нравами и обычаями. Обратно вернулись на поезде до железнодорожного вокзала.
От него до нашей заставы было полтора километра. Было необычно жарко для апреля. Стоял практически летний день. Указанное расстояние мы протопали пешком. Идти предстояло мимо бассейна, который обычно пустовал. А в тот день, оказалось, его наполнили водой из артезианского источника. Мы остановились, попили воды, умылись. Кто-то предложил искупаться. Мы и окунулись. Вода была холодной, что аж кости свело. Все-таки весна – не лето! Купание не пошло мне на пользу. Ночью я проснулся от того, что меня лихорадило. Все тело горело, ломило кости. Еще со времен Днепра у меня было воспаление легких, и с этими симптомами я был хорошо знаком.
Пошел в медпункт, сообщив дежурному. Там капитан со звучной фамилией Мировой измерил мне температуру. Сорок! Направили в санчасть. Госпиталь у нас с комендатурой и пограничниками был общий. Пролежал я там два дня с жаром, даже не помню, как меня лечили. Потом пошел на поправку, начал кашлять, отхаркивать, освобождая воспаленные легкие от накопившейся слизи…
Но тут меня и поджидало несчастье. Я привлек внимание врачебной комиссии. Начав копаться в моем здоровье, эскулапы обратили внимание на следующие факты: что один глаз у меня практически не видит, одно ухо плохо слышит, что я был дважды контужен, плохо функционирует рука, в которой застряли осколки немецкой гранаты.
–– Как вы такому товарищу оружие доверили? – вопрошали врачи, качая головами. Вышел я по-ихнему инвалид второй группы, негодный к службе! Четыре месяца мне оставалось до окончания спецкурсов! Всего четыре! Не знаю, как сложилась бы после этого моя судьба, но тогда мне было обидно быть списанным. Угораздило же меня искупаться в этом злополучном фонтане!
Глава 5. Коханая
Как узнал я о том, что меня демобилизуют, телеграфировал своей девушке, которой обзавелся во время военных действий в Украине. Звали ее Евдокия Харченко. В 1943 году наши части стояли на их хуторе в Запорожье. Она была на два года младше меня. Сошлись, в 1944 году Дуняша родила мне дочку.
Все время их помнил, после Потсдамской конференции нам дали десять дней отпуска. Успеть за это время съездить на родину я бы не смог, туда месяцы добираться. Поехал в Запорожье, к своей коханой. Провел семь дней с ней и дочкой.
Родители Дуняши хотели нас в тот раз обвенчать, но я уже был зачислен кандидатом в члены партии, потому отказался. Не стал старикам говорить прямо, чтобы не обидеть.
–– Успеем еще, когда демобилизуюсь, – ответил. Они не настаивали.
Пока шла врачебная комиссия, я успел отправить телеграмму Дуняше: «Меня демобилизуют. Срочно сообщи, поедете ли вы со мной в Якутию?» До этого мы уже разговаривали о планах на будущее, как все будет, когда война кончится.
–– Я бы не против, но меня родители не отпустят, – говорила Дуняша все время.
Ответа я на телеграмму не дождался. Потому как гордый был и упрашивать невесту не поехал. Раз не хочет коханая, кто же ее неволит? С тех пор и не видел я ни ее, ни дочки. Когда-то ездил в Киев наводил справки, но не нашел…
11 мая 1948 года я выехал из Берлина в свою Якутию.
Глава 6. Родина
После Берлина меня ждала Москва. Оттуда я поехал в Киров, потом Свердловск, затем Новосибирск, Красноярск и Иркутск. Эвон сколько одних пересадок тогда было! Из Иркутска по Ангаре доплыл до Саянского поселка. Всю Россию нашу матушку, считай, повидал по дороге домой.
Вернулся я в Якутию в самый разгар лета, вдохнул полной грудью родной воздух, аж голова закружилась. Как будто бы вся земля ждала моего возвращения.
Забылась обида на врачей…
В Якутске на улице Ворошилова (рядом с нынешним музеем имени Ярославского) жили знакомые вилюйчане. Рядом находился Дом участников войны. В доме участников войны таким солдатам как я предоставляли деревянные нары. На них куковал целых пятнадцать суток, ожидая парохода в Вилюйск.
Все-таки вернуться на родину после стольких лет было особым событием. Я скучал по своей Якутии и больше всего по матери. Для нее врачебный приговор стал, наверное, самым долгожданным событием. Ее Тонгсуо ехал домой!