Пароход до Вилюйска не доплыл, сел 3 июля в четырех километрах от пристани на мель. Помню всюду были пожары лесные, дым застилал родные просторы. Тем не менее воздух вилюйский показался мне самым сладостным… Так потянуло домой, что я готов был в воду прыгнуть и поплыть к матери! Уговорил я матросов довезти меня на берег на лодке. Взял свой вещевой мешок, небольшой чемодан с сувенирами и отчалил от парохода.
Идти предстояло через лес, а был уже вечер. Заплутал я в потемках, еле тропинку отыскал в глухом лесу. По ней на рассвете подошел к городу. Возле Вилюйска паслись коровы. Удивило меня то, что хоть войны здесь не было, животные бросились от меня прочь. Они явно боялись людей. Почему, интересно?
Я знал, что мама ждет меня у родственников в Вилюйске. Направился прямиком к ним. Я сильно устал, хотел спать, но последние метры преодолел едва ли не бегом.
Заглянув через калитку, увидел знакомую фигуру матери. Было ранее утро, солнце едва золотило крыши домов. Мама обтирала тряпкой берестяное ведро, вероятно, собираясь доить коров. Сердце мое сжалось. Я подергал калитку, она была заперта. Не в силах разбираться, где была щеколда, я просто перемахнул через забор. Молча подошел к матери, стоявшей ко мне спиной.
Она замерла… Увидела тень и прошептала не поворачиваясь ко мне:
–– О, о5ом барахсан…
Никогда я не плакал навзрыд, а тут слезы сами полились ручьем. Мать тоже рыдала, прильнув к моей исхудавшей груди. Время от времени она гладила мою голову, руки, словно не верила собственным глазам… Конечно, вид у меня после болезни и всяких огорчений был не очень представительный. Худющий, бледный… Я, наверное, был из категории тех, про кого говорят «ветром шатает».
Мать плакала, мешая слезы радости со слезами горя.
Вечером пришел Давыд, который был в эту пору на сенокосе в местности Кэбэкэй. Как же он, оказалось, постарел за эти годы! Стал еще меньше ростом, исхудал, сморщился, словно война высосала из него все жизненные силы. А ведь он еще не был стариком по возрасту. Прижал я его к своему сердцу, человека, которого когда-то так сильно не хотел видеть своим отцом…
Жить мы остались в Вилюйске, у наших родственников Габышевых.
Мама с первых дней начала меня выхаживать, поила сырой кровью, молоком. За все время войны моя трудолюбивая мама сохранила двух коров. Вот это был настоящий подвиг по тем временам! Все свои силы, внимание мать перебросила на то, чтобы поставить меня с их помощью на ноги. Я словно снова был для нее маленьким, беззащитным Тонгсуо…
Глава 7. Работник
Первое время на работу меня не брали. Отмахивались, тыкали на мою инвалидность. Не знаю, чтобы я делал, не вмешайся в мою судьбу инспектор социальной защиты Василий Кириллин и председатель колхоза Илья Миронов. Благодаря их чаяниям, мне оформили инвалидность второй группы и назначили пенсию в шестьсот рублей. Большие по тем временам были деньги.
Но сидеть на шее у государства мне не хотелось. Я был молод, энергичен, способен к труду. Отчего меня в старики записали? Через полгода начал я ходатайствовать, чтобы из второй группы меня перевели в третью. Безрассудство, считали многие, но я хотел работать, ведь силы есть, чего тунеядствовать?
Удалось мне добиться-таки перевода в третью группу. Стал я как бы трудоспособный инвалид. Начал искать работу и вскоре мне предложили заняться делом кинофикации своего района при райсовете, организовывать точки для кино в клубах. Я, было, согласился на радостях, что хоть к какому-то делу приставили, но пожилая женщина в райсовете отговорила меня от этой идеи:
–– Вася, деньги на строительство кинотеатра разворованы, двое уже сидят в тюрьме. Нечисто там. Пусть разберутся, а ты не берись за это дело, пока все не выяснят, не губи себя, – увещевала меня женщина. – Ты лучше обратись к секретарю райкома партии Михаилу Спиридоновичу Петрову. Земляк же твой.
Я послушался совета мудрой женщины. Михаила Спиридоновича я знал, доводилось с ним общаться и ранее. Когда я уходил на войну, он работал в ЗАГСе, во время войны, как мне рассказали, был начальником местной тюрьмы, потом возглавил милицию, после чего был избран третьим секретарем райкома партии… Пошел я к Михаилу Спиридоновичу. Он выслушал меня, велел подойти завтра. В девять утра я был как штык в его кабинете.
–– Ты у нас солдат, человек служивый, – сказал Михаил Спиридонович. – Иди в МВД, я с ними договорился.
Как на крыльях я летел домой в этот день. Служить в милиции было бы для меня самым подходящим делом, снова стать в строй, снова оружие. Но, оказалось, я рано радовался. Мне предложили должность начальника эксплуатационной части вилюйской тюрьмы. Как услышал я слово «тюрьма», сразу наотрез отказался.