В школе я слыл егозой и непоседой. Девчонок дразнил, много шалил, баловался. Из уроков любил родную литературу, язык, а вот по русскому языку и литературе откровенно «плавал».
Зимой я учился, а летом трудился в колхозе вместе с родителями. С двенадцати лет мне доверили двух быков, на которых я пахал и сеял наравне со взрослыми. До четырнадцати лет я работал за полтрудодня. Вместе с матерью и Давыдом мы зарабатывали до тысячи трудодней в год. Много работали, потому не бедствовали. Ели свой хлеб, держали трех коров. На столе у нас всегда были свои масло, сметана и молоко. Кроме этого мы сдавали государству по полторы туши мяса в год.
В четырнадцать я уже считался за взрослого, к тому времени научился управляться со сбруей, распрягать лошадь, ездить верхом. Потому я работал за полные трудодни на сенокосе. Работать мне было интересно, и трудились мы всегда с большой охотой. Моими мозолистыми ладонями больше всех гордилась моя мама. Для нее это было большим счастьем видеть, что ее сын стал настоящим трудовым человеком.
Глава 10. Хаабы
Сидел я за одной партой с будущим главой республики Гавриилом Чиряевым. Конечно, тогда об этом мы и помыслить не могли. Просто дружили, к тому же он приходился мне родственником по линии приемной матери. Гавриила все звали Хаабы, а меня Тонгсуо. Так нас и поминали всегда вместе: «Хаабы с Тонгсуо» или «Тонгсуо с Хаабы». Был он очень тихим, любознательным, скромным учеником, хотя иногда мог и пошалить. Мальчишка же!
Я часто бывал в семье Хаабы и не переставал каждый раз удивляться. Отец его, Иосиф Чиряев, статный интеллигентный мужчина еще до революции учился в Казани на медика. Но на старших курсах, когда студентов начали учить делать операции на трупах, он понял, что не выносит вида крови, и вернулся на родину без диплома врача.
В 1935 году отца Хаабы выбрали председателем колхоза. Был он большой новатор. При нем появились в Сыдыбыле колхозные амбары, сельский клуб, первые типовые хотоны87. Некоторым людям такие новшества были не по нраву и потому, когда в одном из хотонов повесилась доярка, на деятельного председателя составили донос, пытались обвинить его в случившемся, называли «врагом народа». Но судья закрыла дело, сняв все нелепые обвинения.
После этого случая семья Хаабы переехала в Вилюйск, куда перевезли свой большой дом. Когда они жили в Кэданде, держали огород, на котором сажали неведомые нам, диковинные овощи. Впервые в своей жизни я попробовал дома у Хаабы огурцы. Они показались мне невкусными, горькими что я их выплюнул, но зато съел зараз четыре морковки. После этого у меня дико заболел живот. С тех пор я не ем огурцы и даже, будучи в армии, отказывался брать в рот хотя бы ломтик этого коварного овоща.
Глава 11. Как я узнал тайну своего рождения
Однажды, когда мне было лет двенадцать, я проходил мимо группы, собравшихся по какому-то поводу картежников. Один старик громко сказал:
–– Хо! Да он же вылитый отец! Прямо как будто сам Хонооску собственной персоной мимо проходит!
Хонооску – было прозвище Афанасия Тихонова. Мне доводилось видеть этого заядлого картежника, которого я считал образцом разгильдяйства и лености, и поэтому меня до глубины души оскорбили слова старика.
–– Никакой я не Хонооску! – крикнул ему в ответ и убежал.
–– И такой же вспыльчивый! – загоготала мне вслед честная компания.
Я был зол, как черт. Дома, возмущенный и оскорбленный я тут же пожаловался матери на глупое сравнение с пройдохой-картежником.
–– Они называли меня сыном Хонооску! – Гневно кричал я, размахивая руками.
У мамы вдруг сразу поникли брови, опустились плечи. Перемена в ее облике настолько бросалась в глаза, что я тут же смолк.
–– Что с тобой, мама? – спросил я.
–– Дело в том, что Хонооску действительно твой отец, – горько вздохнула мама. Потом она, гладя мою вихрастую голову, поведала историю моего усыновления.
Я был потрясен до глубины души, не описать словами тех чувств, что терзали меня в тот миг… Но я все понял. Смог совладать с переживаниями и еще больше и сильней полюбил свою, как оказалось, неродную маму.
Глава 12. За двадцать пять тысяч
После того как я узнал о том, что меня усыновили, я жутко злился, когда мне лишний раз об этом напоминали. Скажу больше, мне вообще не нравилось любое упоминание о моей родной семье.
Помню, когда я учился в четвертом классе, было какое-то распоряжение правительства, согласно которому семье, в которой было семеро и более детей, давали по двадцать пять тысяч рублей. Узнав об этом, мои родные родители решились переговорить с моими приемными матерью и отцом, чтобы я вернулся к ним на время, дабы они смогли получить эту огромную по тем временам сумму.